Она чуть приподняла шапку и заглянула так, чтобы никто в классе не видел. А потом, пряча лукавую улыбку, потрепала Шишкина по плечу.
«Ну, это ничего страшного, – объявила она. – Тут у Гены небольшая ранка. Но шапку лучше все-таки снять».
И учительница мягко, но настойчиво стянула шапку, и Генка, опустив голову, прикрыл уши ладонями. Голова его была обрита под яйцо, лишь на глаза спадала густая рыжая челка. Но Генка был не так прост, потому что на макушке у него красовался большой белый крест. От уха до уха и от челки и почти до шеи были наклеены полосы лейкопластыря. Они перекрещивались на самом темени, как мишень, и Генка стал похож на гостя из будущего.
На большую перемену он вышел, почти успокоившись. Но он не учел бдительности старой Завчихи. Она выловила его, как краб креветку, из общей беготни и, держа клешней за плечо, поставила перед собой.
«Это что еще за крестоносец? Шишкин, ты без фокусов совсем не можешь? Снять сейчас же!» – и, не дожидаясь, она резким движением сдернула крест.
Генка только охнуть успел. Это была катастрофа. Под лейкопластырем ничего не было! Я стоял рядом с Генкой и ничего не мог поделать.
Клешня отпустила плечо, и я только кое-как успел догнать плачущего Шишкина. Мы ворвались в туалет, и Генка сквозь слезы сказал:
«Надо идти в медпункт. Отвлеки врачиху, а я клейкопластырь стяну!»
Я не мог понять, к чему такие истерики: ну состригли волосы, даже под челку, ну и что? Новые отрастут, даже лучше будут. Но Генка не успокоился:
«Пойдешь? Не струсишь?»
Пришлось согласиться. Мы удачно разыграли врачиху, Шишкин свистнул рулончик лейкопластыря, и мы вернулись в туалет.
Конец ознакомительного фрагмента.