- Если для благородных целей, то непонятно, почему он прятал огонь? как бы размышлял вслух староста. - Огонь от бога. Бог дал огонь, чтобы каждый, кто не согрет, голоден, мог взять его - согреться и насытиться. Но если вы прячете то, что не должно быть спрятано, что другие не-суг открыто, - не есть ли тут злой умысел? Простите, - спохватился старик, - может, я говорю бред?
- Нет, вполне здраво. А не думаете ли вы, что ему за долги или, скажем, за провинность не разрешено было пользоваться огнем? Поймите, я говорю это, учитывая законы другой страны, ведь прикованный - чужестранец. И наверное, есть такие страны, где суд может запретить свободно пользоваться огнем. А у прикованного, скажем, больные дети, и вот ради них он и решился на такой отчаянный поступок...
- Вы уверены, что он - чужестранец? - удивленно спросил старик и быстро нахмурился. И сказал довольно резко: - Все равно, он совершил преступление, нарушив запрет мужа. Да и откуда вы взяли, что у него были больные дети? - спросил староста, - А если, как вы говорите, долги... вместо того чтобы покрыть их, он пошел на воровство. Это и достойно высшего наказания! - Голос старика был суров и бесстрастен, Бессаз опустил голову, улыбнулся - наконец-то старик понял, чего от него хотят, и перестал притворяться.
- Но не такого сурового, правда? - задал вопрос Бессаз.
- И в мирском суде, и перед божьим он заслуживает суровой кары, смахнул пот с лица староста. - Если еще учесть, что он много лет курил гашиш... Люди приковали его после своего суда, а орел - это божье наказанье. Птица, падкая на всякую дрянь, переваривает и яд. Печень его была отравлена гашишем и источала яд - это вы сами видели...
- Да, гашиш, - повторил Бессаз. - А я-то думал, почему орел все кружил над холмом?.. Птицу эту действительно привлекает всякая гниль...
- Я не понимал, - сказала черепаха, - почему староста так суров к прикованному. Ведь обычно священники стараются смягчить вину человека, ссыпаясь на божье милосердие, прощение и прочее. Но когда я узнал, что судит он не просто преступника, а мушрика, все стало ясно. Но об этом после, господа! - воскликнула она, поглаживая хвост...
И мы, читатель, будем терпеливы и дослушаем, что сказал Бессаз за столом. А сказал он, вставая и поглаживая ус, следующее:
- Итак, нами доказана виновность прикованного, человека безнравственного, злостного курильщика гашиша, который пытался совершить или уже совершил поджог, украв огонь. И по законам своей страны он был прикован к скале вместе с трубкой, которая для нас была важной уликой! Я так и доложу в городе... А теперь, пользуясь вашим гостеприимством, я останусь здесь еще на несколько дней, чтобы отдохнуть... А может быть, и поохотиться на тигров...
- Чудесно! - в один голос воскликнули отец и дочь, и Бессаз пожал протянутые к нему руки и поспешно сел, чтобы справиться с накатывающейся болью.
Слабым жестом попросил он Майру положить ему в тарелку еще баранины.
А староста все сопел над своей тарелкой, все вздыхал, ерзал и покашливал.
- Вижу, вы простудились после прогулки на холм, - сочувственно сказал ему Бессаз.
- Кажется, да, - мрачно ответил старик. Затем подвинулся к Бессазу, но тот, боясь, что боль скрутит его, сделал невольный жест, как бы прося не касаться его плечом.
- Не могли бы вы оказать мне маленькую услугу и объявить ваши обвинения моим прихожанам? - спросил староста, но так, как будто не придавал своей просьбе особого значения. - Сказать просто, без красот, как есть...
- Мог бы, конечно. Но Им-то какое дело? Они, как я заметил, равнодушны к происходящему.
- Чтобы снять кривотолки, слухи и сплетни. Прошу вас, как друга, как сына... Это заставит их хотя бы раз задуматься над тем, что такое грех и как он карается, что такое милосердие и как оно успокаивает и облагораживает. - В тоне старика теперь слышалась мольба.