И помню, как отец, купавший меня, частенько посмеивался, щелкая пальцем по этому наросту, и называл меня "хвостатым мальчиком".
Вспомнив тогда в постели о своей кличке, Бессаз успокоился, решил, что поранил свой копчик, поскользнувшись на холме, опухоль от грязи на-it гноилась и расползлась по всему телу.
"Отлежусь несколько дней в постели и уеду из этой проклятой деревни", - подумал Бессаз. И постарался забыть о своих неприятностях, ибо живо представил, как будет ухаживать за ним старик, приятно и преданно суетясь и молясь за его выздоровление.
"Союз превратится в нежную дружбу. Я ведь так устал, так истосковался по людскому участию..."
Да, дело, за которое он взялся с напористой упрямостью, сделало его одиноким в атмосфере всеобщей лени и равнодушия... И в глубине души он даже был доволен тем, что слег, - впереди у него несколько дней домашнего уюта, тепла, сочувствия, хотя временами его нет-нет да и тревожила вся эта оказия с воспаленным копчиком.
"Как мне, молодому и сильному, показаться теперь перед старостой и Майрой таким немощным, беспомощным, иигущим сочувствия? - грустил Бессаз. Не исказит ли это в их сознании мой образ? Человека, так смело проведшего трудное, почти неразрешимое дело?"
- А то, что расследование мною уже закончено блестяще, в этом я не сомневался, - сказала черепаха. - Оставалось лишь узнать о хитром старосте. А о своей болезни я решил рассказать ему после нашей откровенной беседы. Так сказать, с обоюдного согласия сторон... Раненый, я еще больше поднимусь в их глазах как человек пострадавший, выполняя свой долг..."
Но, боясь, как бы ему не стало еще хуже, Бессаз решил позвать старосту, чтобы рассказать ему о своем последнем восхождении на холм.
Как всегда бродивший где-то за его дверью, старик тут же явился на зов Бессаза и, сделав полушутовской реверанс, объявил:
- Прошу на ужин... в теплом семейном кругу.
- Уже? - Бессаз от неожиданности досадливо поморщился, но не от боли -г- староста перебил ход его мыслей.
- Нас ждет тушеная баранина... с таким ароматом... словом - эмирское блюдо, - не сказал, а пропел старик и беспечно и дурашливо, в унисон своему наигранному настроению, послал в сторону кузни воздушный поцелуй, видимо предназначенный искусной поварихе Майре.
Бессаз не сдержался, и вдруг захохотал, и чуть не свалился на кровать, где снова, уже на глазах изумленного старика, проделал бы невольно движения в позе черепахи.
"Потеха, - думал он в ужасе, - старик со своими дурацкими выходками и я, готовый ерзать по кровати, как черепаха..." И его снова пробрал нервный смех.
- Мужчины, стол накрыт! - услышали они голос Майры и оба застыли в нелепых позах напуганных шутов.
Первым опомнился развеселившийся старик и стал толкать Бессаза в сторону двери, а Бессаз в страхе вертелся и так и сяк, как бы тот не задел его больную спину.
Бессаз сел за стол, но продолжал улыбаться и подмигивать Майре, чтобы поддержать веселье ее отца.
- Ну, довольно, папа, - с укором глянула Майра на отца, и тот кашлянул, сел и стал серьезным.
- Славно же мы побаловались, - заключил он.
Бессаз принялся за еду, но староста все не мог прийти в себя после столь неожиданного веселья. То ли оправдываясь, то ли сожалея, старик добавил:
- Ко мне часто теперь возвращается детство. И я думаю: не прощание ли это?..
- Да полно! - сказал Бессаз ничего не значащую фразу. Старик, грустный, наклонился, но не ел, а ковырялся в тарелке. Майра сидела рядом с Бессазом и поглядывала на него - ласково, хотя и с укором. В последние дни они почти не виделись, и сейчас, за вкусным ужином, несмотря на недомогание, Бессаз решил быть к ней внимательным.