Он хочет жить как можно дольше.
Зверь с длинными зубами сидел на пороге дома напротив них. Бордман осторожно отцепил от своего пояса оружие и включил автоматический прицел, установив его на тридцать килограммов массы в радиусе пятидесяти метров.
- Не промахнусь, - сказал Бордман и выстрелил. Хищник, спрыгнув с порога, вытянул лапы в агонии и упал. Откуда-то прибежали три маленькие зверушки, питающиеся падалью, и начали рвать его в клочья.
Бордман захохотал. Чтобы попасть из оружия с автоматическим прицелом, не надо быть хорошим стрелком. Но он давно не охотился. Когда ему было тридцать лет, он провел томительную неделю на охоте в Сахарском заповеднике вместе с группой из восьми значительно старших, чем он, заправил. Он охотился с этими людьми, так как заботился о своей карьере, но вообще-то ему там не понравилось - душный воздух, яркий блеск солнца, мертвые грязные звери на песке, бессмысленные убийства. Когда тебе тридцать лет, то не слишком понимаешь мудреные развлечения людей среднего возраста. И все же он выдержал до конца, в надежде, что в делах карьеры ему помогут хорошие отношения с ними. И они помогли в самом деле. Но теперь это уже было что-то другое. Не развлечение, не спорт.
Изображения менялись на экране. Раулинс увидел, как лицо его отца, четкое поначалу, понемногу сливается с фоном, проекцию каким-то образом представлял глаз смотрящего. Робот, проходя тут, видели экран пустым. Теперь же Раулинс увидел шестнадцатилетнюю Мерибель Чембере, ученицу второго класса лицея Мадонны Милосердия в Рокфорде, штат Иллинойс. Мерибель с несмелой улыбкой принялась раздеваться. Волосы ее были мягкими, губы припухшие и влажные. Она расстегнула лифчик и обнажила два крепких полушария с сосками словно огоньки. Мерибель смущенно разрумянилась и обнажила теперь нижнюю часть тела. Во впадинах над ее пухлыми розовыми ягодицами поблескивали аметисты. Бедра обвивала цепочка с крестиком из слоновой кости. Раулинс пытался не смотреть на экран. Он вслушивался в голос компьютера, управляющий каждым его шагом.
- Я восстала из мертвых и жива теперь, - хрипло и многозначительно произнесла она.
Она призывала его, подманивая тремя пальчиками. Строила ему глазки. Слала воздушные поцелуи.
- Иди ко мне, за этот экран, глупенький! Я тебе покажу, как приятно это может быть...
Она хохотала, изгибалась, шевелила плечиками. Кожа ее приобретала темно-зеленый цвет. Глаза меняли место, перемещаясь по лицу. И неожиданно экран скрылся за полыхающим огнем. Подчиняясь шепоту мозга, который вел его, он успешно миновал и ту ловушку.
Экран показывал какие-то абстрактные узоры: геометрические элементы, прямые линии на марше, неподвижные фигуры. Бордман задержался, чтобы полюбоваться этим. А потом двинулся дальше.
Лес колеблющихся ножей у внутренней границы зоны "Х".
Жара усиливалась. Пришлось идти по раскаленной мостовой на цыпочках. Это вызывало тревогу, так как никто из тех, кто испытывал трассу, этого не испытывали. Может, на трассе происходят перемены? Может, город скрывал в себе новые дьявольские загадки? Сколько еще будет мучить жара, где ее территория кончается? Выживет ли он, доберется ли до зоны "Е"? Может быть, это Мюллер хочет не пропустить его в сердце лабиринта?
Может быть, Мюллер увидел Бордмана и хочет убить его? Не исключено. Он имеет все причины для ненависти. Может быть, надо пойти быстрее, чтобы удалиться от Бордмана. Да жара все сильнее. С другой стороны, тогда Бордман может заподозрить меня в трусости.
В глубине зоны "Г" Бордман оказался перед дезориентационным экраном. Он не боялся этих опасностей лабиринта. Но он боялся идти туда, где свидетельства разума ложны. Он доверял своему разуму. Ему уже трижды пришлось менять сетчатку.