Собственно, ничего, кроме правды, я тебе сказать и не могу, потому что настрадалась ты неимоверно, а я твое страдание — уважаю… а ты мое? Вот мы и проверим.
И ведь есть еще этот невероятный, загадочный светлячок, с которым ты, похоже, как-то связана. Я скажу тебе про него, хотя ничего не понимаю. Но, возможно, это будет лучшим, что мне выпадет сделать в жизни.
И здесь Александра Никитишна оказалась права. Но никогда не узнала об этом.
Аккуратной стопкой Александра Никитишна сложила записную книжку, фотографию, пачку денег, стянутую медицинской резинкой; вокруг этой стопки проворной, привычной к тканям рукой пустила галстук и протянула все Асе.
— Я буду совершенно перед вами откровенна, — проговорила она спокойно и доброжелательно. — Возьмите все это. Я ничем не могу вам помочь. Никакая я не ведунья. Я самая натуральная шарлатанка, приноровившаяся подрабатывать еще и таким вот образом, потому что у меня сын — шалопай и бездельник, а я его люблю. Собственно, я и живу-то только им.
Асю будто ожгли кнутом. Она резко выпрямилась в кресле, глаза полыхнули. Секунду она приходила в себя, потом выхватила вещи, пихнула в сумочку и попыталась встать. Александра Никитишна удержала ее, мягко положив ладонь ей на колено.
— Почему вы так рассердились? Вы же с самого начала были уверены, что я шарлатанка. Да вы и начали с того, что мне не верите и вообще ни во что не верите.
— Потому что… — быстро ответила Ася и запнулась. И поняла, что не знает, как продолжить фразу и как ее закончить. — Вы… — сказала она после паузы и опять осеклась.
С минуту они молчали. Потом Ася сгорбилась в кресле. Потом закрыла сумочку — щелкнул замок. Заложило в груди, чуть выше сердца. Откуда-то из-за стены или из коридора ритмично, буквально на одной басовой ноте, долбил по-английски магнитофон. «Ай кэн фак — бам, бам-бам, бам-бам — ю кэн фак — бам, бам-бам, бам-бам — хи кэн фак — бам, бам-бам, бам-бам — ши кэн фак — бам, бам-бам, бам-бам — уи кэн фак — бам, бам-бам, бам-бам — зэй кэн фак — бам, бам-бам, бам-бам…» Опять надо ловить слезы за хвост, чтобы не выскочили наружу.
— Я пойду, — сказала Ася с чуть заметной вопросительной интонацией. И только тут поняла, что на самом деле — надеялась на чудо. Надеялась. Потому и начала так резко с декларации недоверия — чтобы ее разубедили с той же неистовостью, с той же искренностью и столь же сразу. Потому и отреагировала так болезненно на признание ведуньи. Но говорить этого вслух уже не стала.
— Подождите, — чуть помедлив, ответила Александра Никитишна. — Я не закончила. Я все-таки немножечко эмпат. Обнаружила это лет двенадцать назад, а убедилась окончательно — лет семь… шесть… Я чувствую, просто чувствую кое-что… что обычно люди не чувствуют. Таким, как я, в милиции цены бы не было. Я действительно очень много сразу про вас поняла. И это не только как… ну, как Шерлок Холмс — все подмечает внимательным, острым взглядом и делает выводы. Большую часть того, что я подмечаю, я подмечаю не глазами. И выводы делаю не только из того, что подмечаю. Я — чувствую. Иначе я не смогла бы работать. Я чувствую, что люди хотят слышать — и им это говорю. Им приятно. И они платят мне за это удовольствие. Я буквально почувствовала, как ваши легкие затрепыхались навстречу дыму. Я чувствую, что вам совершенно необходимо сейчас принять еще одну валидолину, но это вы тоже стесняетесь при мне. Вот здесь у вас тянет, с минуту назад затянуло, да?
— Да, — тихо сказала Ася и послушно полезла за валидолом.
— И еще много про вас чувствую, поверьте мне… я уж не буду все перечислять, это просто ни к чему. А теперь другая история, послушайте и постарайтесь поверить. Просто на слово. Я работаю вообще-то. Есть такое объединение «Позитрон», я там… неважно. Клерк.