Теперь он действительно ясно и чётко понимает, как много места в его жизни занимал Баки. Точнее, он занимал все место в его, Стива, жизни.
После того как мать «сбежала», а им пришлось жить в одной квартире прошло не так уж и мало/много времени пока они притерлись друг к другу. Месяц, может больше. Нормально.
Они начали разговаривать откровеннее, проводить больше времени вместе… И Стив просто сжился этим. Сжился с тем фактом, что Баки стал центром его гребаной вселенной.
Теперь центр исчез, притяжение к центру тоже, и он медленно, в гордом одиночестве плыл в безвоздушном космическом пространстве. Без цели. Без курса. Без смысла.
Прошло уже почти два месяца, он, наконец, взял и собрался, но даже не собирался думать над тем, откуда на это взялись силы. Просто боялся думать.
Возможно, дело было в скором отъезде Барнса или же в том, что он просто чертовски устал раз за разом трепать себя, будто бы нашкодившего щенка. Да, он накосячил. И что теперь?.. Пожизненно рыдать?.. Резать вены?..
Ему не нужна была боль, чтобы отрезвить рассудок. Умирать он пока что не собирался.
Закрыв за собой дверь, Стив увидел свет в кухне. На часах было одиннадцать, и Барнс уже давным-давно должен был лечь спать.
Но нет он ждал его. Сидел, послушно и верно ждал. Словно какой-то…
— Можешь идти спать, брошенный сторожевой пёс. Я в безопасности. — захлопнув за собой дверь своей комнаты, Стив кинул себя на постель и вздохнул.
Брошенный. Сторожевой. Пёс.
Именно так и никак иначе. Баки всегда был таким. Баки всегда таким и будет.
Это ясно, что все это время он молчал о чувствах, — даже после фактического признания в письме, — потому что боялся потерять его, но все же… Стив тоже боялся, и во что это вылилось?
В ссору, неудержимый словесный водопад сточных отходов и игнорирование. Игнорирование не друг друга, а факта принадлежности.
Стив принадлежит Баки. Баки принадлежит Стиву.
Это глубже, чем любовь и вся эта розовая сопливая чушь. Это так глубоко, что сквозь Землю и обратно.
Стив переворачивается на спину и даже полчаса спустя все ещё не считает сказанное грубостью. Баки — пёс. Баки — охранник и защитник. Баки — сторож.
Без прикрас и как есть. На что обижаться?..
Баки всегда будет сильнее и жестче. Баки будет строже и собранней. Баки будет его.
Всегда будет его.
~•~
Баки сваливает.
Точнее нет. Не так.
Джеймс Бьюкенен Барнс съезжает по неизвестным обстоятельствам, а Стив замечает это лишь несколько дней спустя.
Суббота настигает неожиданно. Тот факт, что у него выходной доходит не сразу.
Стив уже стоит в двери, подхватывает ключи, как неожиданно понимает, что в квартире за спиной слишком тихо и что у него сегодня нет занятий. По большей части огорошивает его, конечно же, второе, но затем он зачем-то заходит к экс-другу в комнату и…
— Какого…хрена.
Пустые полки. Часть шкафа тоже пуста. Пуста поверхность тумбочки, на которой стоял будильник.
Он замирает посреди комнаты, а затем матерясь вытаскивает телефон. О да, он не любитель сквернословить, но не тогда, когда это касается Барнса. Он для Стива, можно сказать, самое великое и невероятное исключение.
И он не берет трубку. Ни в первый, ни в десятый раз.
Вместо того, чтобы швырнуть мобильник в стену, Стив трет переносицу и возвращается в прихожую. Вновь обувается.
Если бы Баки уехал к родителям, в другой штат, он взял бы больше вещей, а раз не взял… Значит он все ещё в городе.
Денег у него не так много, чтобы, сколько там, четыре или пять ночей проводить в отеле, и выходит он может быть лишь в одном месте. У Одинсонов.
То ещё прибежище для бедных, да брошенных. Изгнанных?.. Ох, нет, увольте! Стив не выгонял его. Баки ушёл сам.
Это будет уже априори чёрным юмором, если он, после произошедшего, будет брать себе на душу вину за все, что случается в радиусе нескольких километров. Барнс ушёл сам и ушёл по-английски.
Но Стив не позволял ему этого. И даже не смеет позволить.
Между ними все ещё толстая каменная стена, но он уж точно не собирается оставлять её. Перелезет, сделает подкоп, да хоть накачается, чтобы поднять кувалду и разнести камень вдребезги.
Баки его. И точка.
Степень злости доходит до того, что он почти что рычит это, когда Локи не пускает его на порог. Теперь он уже не улыбается. Смотрит печально, но уперто.
Стив матерится как никогда не было и больше не будет. Он кричит, зовёт Барнса от самого входа, Локи все ещё пытается его успокоить. А после…
— Что тебе нужно? — Бакс отодвигает парня в сторону, тот фыркает, уходит. А они остаются.
Стив замирает. Дышит рвано, загнанно. И не может и слова вымолвить, потому что Баки, его Джеймс Бьюкенен Барнс, наконец, смотрит на него, а не сквозь него.
Но его голос все ещё смесь стали, да железа:
— Зачем ты пришёл, Роджерс?..
Не по имени. Будто чужие. Будто и не было ничего. Будто бы это не ты целовал меня, чертов Барнс, на нашем старом, потертом диване, будто бы это не ты прижимал к себе так тепло, засыпая, будто бы это не ты любишь меня и будешь любить вечно, я же тебя знаю, ты человек привычки, так почему же ты смотришь на меня с такой ненавистью и болью, и даже не можешь назвать моего имени, почему, я ведь в жизни не поверю, что ты забыл его, просто не смог бы забыть, я бы твоё никогда-никогда не забыл, и я знаю, что сделал тебе больно, но прошу/молю я же задыхаюсь без тебя и знаю, что ты тоже, так прекрати же эту муку, давай просто обсудим, я ведь знаю, что ты простил, так прекрати, что же ты делаешь со мной, Бакс…
Больно. Стив дергается, только бы не схватиться за футболку напротив сердца, и становится ровнее. Вскидывает голову.
— Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Я не знаю почему ты уехал, но я не хочу так просто заканчивать это все. — сминая пальцы в кулаках, он выдерживает этот тяжёлый взгляд своего экс-друга и все ещё стоит на месте. Хочется убежать и спрятаться в объятьях Баки, который защитит его от боли, но… Баки здесь. И Баки тоже больно. — Я имею право на прощение, и ты…
— Мой отец скончался.
Тихо-тихо грязный ржавый гвоздь прошивает насквозь его аорту. Его сонную артерию. Его полую вену. Верхнюю.
Стив делает вдох без выдоха. Не замечает, как сзади уже любовно обнимает паническая атака и вкалывает ему дозу астматического приступа.
И делает шаг назад.
Это не его отец. Это не его боль.
Она пробивает в нем дыру. От того, что Баки не рассказал ему. От того, что сбежал, лишь бы не видеть его. От того, что спрятался, не желая разбираться ещё и с ним.
Потому что Стив никто. И между ними больше ничего нет. И не будет.
Никогда-никогда.
Баки больше не доверяет ему. Баки больше не верит в него.
Баки действительно отказался от него.
Он не успевает понять в какой момент слёзы уже бегут по щекам. Они действительно горькие и горячие. Даже высыхать не успевают. Падают тяжелыми каплями на футболку.
А он сам срывается на крик. К черту соседей, прохожих. К черту всех.
У него тут жизнь разваливается. Самый главный шаблон разрывается.
Его Баки у него больше нет. Баки действительно отказался от него.
— Ты не сказал мне!.. Почему ты сбежал, будто трусливый пёс и не сказал мне! — он кричит, срывается, но пятится. С каждой секундой дышать все сложнее. С каждым словом отрезок времени до следующего все дольше. — Ты забыл обо мне, Барнс?! Вот так просто, да?! Так просто взял и бросил меня?!
Умолкнув, он все ещё пятится и все ещё пытается отдышаться/надышаться. Видит, как Баки делает шаг в его сторону, как протягивает руку и как кривится, будто бы съел что-то кислое…
Конечно, ведь теперь и быть иначе не может. Стив — его лимонный сок, капнувший на открытую рану. Стив — его медуза-горгона, на которую смотреть не то что не хочется, на него смотреть просто нельзя. Стив — его строгий, несправедливый король, лишнее слово при котором карается лишением языка, и поэтому Баки лишний раз старается не раскрывать рот.