— Ладно, — чуть помедлив, ответил Альбус. — Тогда, может, позже?
— Я не знаю, сколько мне понадобится для этого времени.
Дамблдор, помедлив, кивнул, явно пытаясь скрыть охватившую его безысходность.
Патронус исчез, оставив после себя лишь смутное ощущение разочарования. Гарри развернулся и уверенно зашагал по коридору. Уходить и хотелось, и не хотелось одновременно. Всё разрешилось насмешливым замечанием.
— Твоя спальня в другом конце коридора.
Колкость и издёвка — вот, что звучало в голосе Гриндевальда, вот из чего он практически состоял. Он забавлялся, открыто, даже приличия ради не скрываясь. Злость начинала медленно закипать в Гарри, но на новую вспышку гнева уже не было сил, поэтому он развернулся на пятках и, прикусив губу, упрямо направился вперёд. Поравнявшись с Геллертом, он ускорил шаг, что лишь заставило того ухмыльнуться.
Возмущение душило Гарри, выворачивало нутром наружу, но позволил себе расслабиться он только будучи в своей спальне.
*
Хотя Гарри прекрасно осознаёт, что это всего лишь сон, чувство вины и стыда вполне себе реальное.
Ал смотрит на него осуждающе, с дикой смесью презрения и отчуждения во взгляде. Губы его плотно сжаты, но голос отчего-то эхом отдаётся в ушах: «Лицемер! Лгун! Предатель!», а голос Гриндевальда ему вторит, вкрадчиво, словно змей, нашёптывающий своё мнение доверчивому льву. «Кто такой Гарри Поттер? А кто такой Гарри Эванс? И в чём между ними разница? Подождите-ка, кажется, знаю. Один из них, должно быть, самозванец!»
Но самое противное то, что Гарри не может вымолвить ни слова. Не может даже пошевелиться, не то что опровергнуть слова Геллерта или хотя бы признать его правоту и извиниться перед… перед ними обоими, чего уж, ведь Гриндевальду он тоже так или иначе лгал. Но ни слова не слетает с его губ, а обвинения продолжают сыпаться и сыпаться…
— Просыпайся, Эванс, — опалил ухо горячий шёпот. — Просыпайся, мы идём навстречу правде и приключениям.
Гарри плотнее зажмурился, но уже в следующее мгновение распахнул глаза и… дёрнулся от неожиданности в сторону. Было сумрачно, но не различить нависшую над ним фигуру он не мог, и, хотя очертания её были более чем смутными, практически не распознаваемыми, узнать Гриндевальда не составило труда. Даже не из-за того, что его Поттер мог узнать из тысяч, хотя таких больше явно не было ни в этом мире, ни в тысячах других, а из-за светлого пятна волос, практически касавшихся его лица, и дерзкого запаха парфюма, который теперь прочно ассоциировался с Геллертом. Гарри сел, и на нос, словно из воздуха, тут же водрузились очки. Нет, разумеется, не сами. Он поправил очки, несмотря на то, что в этом не было никакой надобности, и задался вопросом, как часто Гриндевальд проделывал то же самое с Альбусом?
— Который час? — голос, к неудовольствию Гарри, звучал сипло и совсем по-девчоночьи. Он откашлялся и собрался снова спросить, но Геллерт уже ответил:
— Четыре утра, — заметив, как Поттер вмиг нахмурился, Геллерт усмехнулся и, вскочив с кровати, рывком сдёрнул с него одеяло.
Возмущённый окрик застрял у Гарри в горле — воспоминания о вчерашнем дне вернулись круговоротом неприятных ощущений, да и вот так внезапно оказаться под оценивавшим взглядом, направленным сверху… хорошо хоть, что уснул он в одежде.
— Что тебе нужно? — буркнул он, скрестив руки на груди и взглянув на Гриндевальда исподлобья.
— Переодевайся, — велел он — слегка грубо, но под этой грубостью Гарри различил капельку… обиды. Он удивлённо вскинул брови. — Мы отправляемся через семь минут.
— Отправляемся? — переспросил Поттер. — Куда?
Куда. Этот вопрос возник у него первым. Он не спросил, почему они собирались так рано, не спросил, почему за ним не пришёл Ал, не спросил, почему его не предупредили, не спросил, с чего Геллерт взял, что он с ним куда-либо вообще поедет. Он спросил о месте. Да уж, дурные привычки трудно искоренить.
— В Гаагу, — легко пожав плечами, ответил тот.
Гарри поднялся с кровати. В голове крутились десятки, сотни вопросов, начиная с того, какого чёрта они забыли в Гааге, и заканчивая тем, почему не в Вену или ещё лучше — Санкт-Петербург.
— Не мог бы ты отвернуться? — добавив в голос столько яда и иронии, сколько у него вообще было, обманчиво вежливо попросил он.
— Зачем? — уголок губ Геллерта нахально пополз вверх.
— Ты же сказал переодеться, — раздражённо напомнил Гарри, слишком поздно осознав, что Гриндевальд издевался.
— Вот и переодевайся, я же не собираюсь мешать тебе, — прикрыв глаза, Геллерт откинулся на спинку кресла, в котором разместился, подхватив предварительно рубашку, брошенную пару дней назад в это самое кресло. — Не стоит смущаться. В конце концов, что такого у тебя может быть, чего нет у меня?
Двумя широкими шагами Гарри преодолел расстояние до кресла и выдернул из рук Гриндевальда рубашку. Тот лишь тихо рассмеялся.
Пока переодевался, отвернувшись от Геллерта, он чувствовал его взгляд — испытывающий, жалящий, обжигающий. Когда же обернулся, Поттер даже не успел опомниться, как попал в омут тёмно-серых глаз, в сумраке казавшихся абсолютно чёрными. Внезапно ощутив крепкую хватку, Гарри дёрнулся от холода, пробежавшего по руке, но не успел он даже недовольно зашипеть, как давно знакомое чувство охватило его. Сотни красок и расплывчатых образов проносились перед глазами, а ощущение, что его насильно утягивали куда-то всё никак не проходило.
А через мгновение перед ним предстала оживлённая улица большого города. Старинные автомобили чередовались в круговороте повседневной суеты с конными экипажами и пешими людьми в весьма забавных костюмах. Наряды женщин, вид и поведение мужчин, цокот копыт, босоногие оборванные бедняки — всё было до боли гармоничным и таким… историческим.
— Добро пожаловать в Гаагу, — раздался над ухом голос, полный хорошо сдерживаемого веселья.
— Но как же Ал? — озадаченно спросил Гарри, сам удивившись, что голос звучал так ровно и спокойно.
— А причём тут Ал? — точёные светлые брови изогнулись в неком подобии удивления. Поттер, словно отражение в зеркале, скопировал это выражение лица. По крайней мере попытался, но, видимо, весьма успешно, потому как Гриндевальд сделал глубокий вдох и продолжил: — Он не знает. И я более чем уверен, что сейчас он сладко спит и видит сны про единорогов и пони. А ещё он был бы дико против твоего здесь присутствия. Более того, он был бы против моего присутствия здесь.
От такого поворота событий в Поттере со страшной силой разгорелось желание узнать обо всём больше, и вопросы один за другим вот-вот готовы были посыпаться на Гриндевальда непрерывным потоком, но тот продолжил:
— Я передумал. Ты был прав. Ты должен знать, что происходит, хотя бы в общих чертах, — Гарри смотрел на него озадаченно и удивлённо, так, словно видел впервые. А возможно, он действительно впервые видел настоящего Геллерта Гриндевальда. — Если ты, конечно, всё ещё хочешь.
Гарри смотрел на него долго и пристально, изучая этого нового Геллерта. И с удивлением осознавал, что симпатизировал ему. Нет, он всё ещё был тем надменным, гордым, не считавшимся ни с чьим мнением циником, но в то же время умевшим признавать свои ошибки, не лишённым чувства справедливости и долга, не чаявшим души в Але… циником.
— Куда мы идём? — ощущение, когда он это произнёс, было как при погружении с головой под воду, и всё его существо охватило приятное чувство лёгкого волнения и огромного предвкушения.
— На заключительное собрание мирной конференции стран.
Любые вопросы после такого ответа казались неуместными, да и, если честно, их и не было.
Они шагали по оживлённым улицам, но абсолютно никто не обращал на них внимания. Или же крутившие головой по сторонам люди в самом центре Гааги не были такой уж редкостью?
— На нас дезиллюминационные чары, — Геллерт словно прочитал его мысли и сразу же поспешил дать ответ. — Наше присутствие здесь будет несколько незаконным. То есть, совсем незаконным.