– Я попробую, сказала она, И прошла сквозь Криса Плаута, Но она не появилась с другой стороны. Она исчезла; остался только Плаут, продолжающий оглашать комнату мольбами о помощи.
– Изоляция, – подумал Брюс Химмель, – каждый из нас отрезан от остальных. Ужасно, но все это пройдет. Или нет?
Пока он не знал. А для него лично ничего еще и не начиналось.
– Эти боли, – проскрежетал Генеральный секретарь ООН Джино Молинари, лежа на громадной красной кушетке ручной работы в гостиной Вирджила Акермана в Вашин-35, – обычно усиливаются по ночам. – Его глаза были закрыты, крупное полное лицо обьвисло, челюсти, покрытые грязно-сизой щетиной пришли в движение, и он произнес: – Меня уже обследовали; доктор Тигарден, мой лечащий врач. Они проделали бесконечное количество анализов, уделяя особое внимание поиску злокачественных новообразований в организме.
“Этот человек говорит по привычке, в несвойственной ему манере, – подумал Эрик. – Говорит то, что впечаталось в его мозг во время бесчисленных однообразных обследований у бесчисленного количесва врачей. И безрезультатных”.
– Злокачественных образований нет. Это представляется практически несомненным.
Внезапно Эрик осознал, что речь Мола является пародией на напыщенную и псевдонаучную манеру изъясняться, свойственную врачам. Как, должно быть ненавидит Мол всех этих врачей, неспособных облегчить его страдания.
– Обычно причиной болей называют острый гастрит. Или спазмы желудочного клапана. Или даже нервное заболевание, связанное с ощущениями болей, которые испытывала моя жена три года назад. – После паузы он едва слышно добавил: – Незадолго до своей смерти.
– Вы придерживаетесь какой-нибудь диеты? спросил Эрик.
Мол устало поднял глаза.
– Моя диета… Я вообще не ем, доктор. Вообще ничего. Я питаюсь воздухом, разве вы не слышали этом? Я не нуждаюсь в пище, как вы все. Я не такой как все, – в его тоне была неприкрытая горечь.
– А это не мешает вашей работе? – спросил Эрик; Мол посмотрел на него долгим и тяжелым взглядом.
– Вы тоже считаете, что это психосоматически явления? Вы согласны с этой замшелой псевдонаукой, которая считает, что люди морально ответственны за свое нездоровье? – Его лицо исказили от гнева и теперь уже не было обвисшим и одутловатым, казалось, что его надули изнутри воздухом. – Так что я могу считать себя свободным от ответственности? Послушайте, доктор, я по-прежнему нес громадную ответственность – и боль. Можно, га вашему, это назвать вторичным нервно-психологическим эффектом?
– Нет, – признал Эрик. – Но в любом случае я не специалист в психосоматической медицине, вам следует обратиться к…
– Я к ним обращался, – сказал Мол. Внезапно он поднялся на ноги и, пошатываясь, приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Эрика. – Позовите Вирджила, вам ни к чему терять свое время на осмотр. В любом случае, я не желаю, чтобы меня осматривали. Я в этом не нуждаюсь.
– Видите ли, Секретарь, мы могли бы заменить ваш желудок. Хоть сейчас. Операция элементарна и практически всегда проходит успешно. Не ознакомившись с вашей историей болезни, я не могу, конечно, сказать наверняка, но рано или поздно вам все равно придется к ней прибегнуть, даже если есть риск, – Он был убежден, что для Молинари операция будет успешной.
– Нет, – спокойно сказал Молинзри, – Я не буду делать операцию, я решил. Я предпочитаю умереть. Эрик удивленно посмотрел на него.
– Вы не ослышались, – сказал Молинари. – Несмотря на то, что я – Генеральный секретарь ООН. Вам не пришло в голову, что я просто хочу умереть, что эти боли, эта прогрессирующая физическая – или психосоматическая – болезнь для меня единственный выход из всего этого? Я, возможно, устал. Кто знает? Какое кому до этого дело? Пропади оно все пропадом. – Он рывком открыл дверь.