Скажи, неужели ты даже в постель со мной легла -- чтобы не отвечать на вопрос? И что же это за тайна такая в этом случае?!
Спохватившись, Клеменс посмотрел на Рипли почти испуганно.
Но ничего страшного не произошло. Женщина улыбнулась ему улыбкой облегчения:
-- Да, было так. Но сейчас -- нет. Ты мне по настоящему нравишься. Правда! А что касается тайны... Ну, давай считать так: в гиберсне я увидела страшный сон, поэтому мне нужно было точно знать, что убило девочку. Но я ошиблась. Да, к счастью, я ошиблась...
Врач недоверчиво хмыкнул:
-- Сон -- в анабиозе... Не знаю. По-видимому, сейчас ты совершаешь еще одну ошибку, не желая мне открыться.
-- Возможно. Но если так, то это -- моя третья ошибка, не вторая.
-- И что же было второй?
Рипли смотрела на Клеменса уже серьезно, без улыбки.
-- Близость с заключенным. Физическая близость. По-моему, это против правил тюрьмы.
Врач взглянул на нее с легким удивлением.
-- Я -- не заключенный.
Ничего не ответив, Рипли выразительно провела рукой по затылку. Клеменс автоматически повторил ее жест. Пальцы его ничего не нащупали на собственной голове,-- кожа, острая щетина пробивающихся волос,-- но он понял...
Да, ему следовало сообразить это раньше. Но что делать, если он и сам уже забыл (потому что стремился забыть) о татуировке. Обычной, полагающейся административными правилами татуировке, которая наносится на затылок каждому из арестантов и содержит его личный номер и указание на досье.
Его номер был К-1144-085...
-- О! -- произнес Клеменс без волнения, -- ты наблюдательней, чем я считал. Да, у меня тоже есть своя тайна. Хотя, в отличие от твоей, она шита белыми нитками.
Некоторое время он стоял в раздумье, потом улыбнулся.
-- Это действительно нуждается в объяснении. Сейчас я пока не готов его дать; если ты не возражаешь -- позже. Хорошо?
Рипли кивнула.
В этот момент под потолком голубой вспышкой полыхнула сигнальная лампочка, и чей-то голос -- хриплый, неузнаваемый, вдвойне искаженный волнением говорящего и плохим качеством списанного динамика -- прозвучал по системе внутреннего оповещения. Это был единственный работающий канал: кабинет директора -- госпиталь.
-- Мистер Клеменс!
-- Мистер... Аарон? -- Клеменс тоже скорее угадал, чем узнал, кто говорит.
-- Да. Директор Эндрюс считает, что вам необходимо срочно подойти на второй квадрат двадцать второго уровня... У нас там несчастный случай.
-- Что-нибудь серьезное? -- переспросил врач немного скептически.
-- Да, пожалуй, что так...-- Говоривший слегка помедлил.-Одного из наших заключенных разрубило на куски.
-- О, черт! Иду.-- Клеменс одним движением застегнул заупрямившуюся молнию, втиснул ноги в ботинки, нажал кнопку отключения интеркома -- все это за долю секунды. Потом он оглянулся на Рипли:
-- Извини, дорогая, мне нужно идти. "Пожалуй, что так!" Вот уж дубина восемьдесят пятого размера!..
Прежде чем захлопнуть за собой дверь, он оглянулся еще раз.
Женщина сидела на койке, придерживая на груди одеяло, и в глазах ее застыл уже изжитый было ужас. Не просто ужас -- тоска, целеустремленность, сложная гамма чувств. Клеменс уже видел раньше такое у нее в глазах, но надеялся, что все это миновало.
Однако теперь ему действительно необходимо было спешить.
Прикрыв дверь, он бегом устремился по коридору, отчетливо понимая, что его вмешательство, -- во всяком случае, в качестве врача -- уже не потребуется.
14
Уши закладывало от неумолчного рева вентилятора, но отключить его было нельзя: останавливался производственный цикл. Да и незачем, в общем-то, было его выключать: тело прошло сквозь лопасти как вода сквозь ред-кое сито, и вся шахта теперь была забросана кусками окровавленного мяса.
-- Кто это был? -- проорал Эндрюс, перекрывая гул.
-- Мэрфи! -- тут же крикнули ему в самое ухо.