Близился рассвет, и свечи, которые зажигали они с Мелли, догорели одна за другой в лужицах растопленного воска.
Они говорили, смеялись, делили вино и хлеб, молчали, держались за руки, соприкасались плечами и говорили снова. Это была ночь открытий и нежного понимания. Мелли была прекрасна - она стала радостнее, чем когда-либо прежде, но и тверже. В ее характере чувствовалась сталь, а в шутках сквозила горечь. Да, она стала тверже - но и уязвимей в то же время. Дважды за эту ночь он видел слезы у нее на глазах - один раз, когда она рассказывала о встрече с отцом на праздничном пиру, а второй - когда говорила о человеке по имени Таул. О герцоге она вспоминала без слез.
Джек понял, что Мелли влюблена в Таула, однако она отрицала это, говоря, что это Таул любит ее. Но Джек не поддался. Когда женщина говорит о мужчине так, как Мелли о Тауле, из этого можно вывести только одно. Просто она этого еще не знает.
Джек рассказал ей, что видел, как Таул бежал из города, и она стиснула руки так крепко, что костяшки побелели.
- Как он выглядел? - спросила она.
Джек ответил, что просто великолепно, и это была чистая правда.
Тут к ним вошел лорд Мейбор, и разговор о Тауле прекратился. Между отцом и дочерью чувствовалась легкая натянутость, и Джек догадывался, что причиной тому уход Таула.
Лорд Мейбор относился к Джеку с ворчливым добродушием, но выказал некоторое уважение, узнав, что Джек хорошо владеет оружием. Он побыл с ними несколько минут и вышел, пробурчав, что поистине плохие времена настали, если лорды принуждены полагаться на кухонных мужиков. Мелли стала извиняться за отца, но Джек остановил ее:
- Я уж давно перестал быть кухонным мужиком, но не обижаюсь, когда поминают мое прошлое, - я его не стыжусь.
Им стало весело. Боджер и Грифт постучались к ним и накрыли роскошный стол, где были вино и эль, сыр и ветчина. Грифт советовал яйца для лучшего пищеварения и угрей для души, холодного барашка против дорожной усталости и незрелые абрикосы против тошноты. Они наелись до отвала и напились так, что перед глазами все плыло. Все попеременно делались то веселыми, то глупыми, то печальными, то слезливыми - и зачинщиком всегда был Грифт.
Позже, когда Боджер повалился под стол и Грифту пришлось его унести, беседа стала тихой и сонной. Джек и Мелли сидели рядом, задремывая и пробуждаясь снова, - они то обменивались секретами, то снова погружались в сон. Он рассказал ей о Тариссе - но не все, а только хорошее. Пока он рассказывал, его отношение к Тариссе невольно менялось. Раньше он вспоминал только о плохом - а теперь, когда он стал говорить вслух о хорошем, это оказало на него глубокое действие. Рассказывая Мелли о храбрости Тариссы, о ее умении сражаться, о ее сияющих карих глазах, он снова видел все это перед собой. Боль его смягчилась, и он почти что понял Тариссу. Она не могла поступить по-иному - если бы она не сказала ему, что Мелли мертва ей пришлось бы самой убивать Ванли.
Мелли отнеслась к его рассказу с искренней добротой, но дотошно выспрашивала, какова Тарисса собой. Джек принужден был сознаться, что та не такая уж красавица и нос у нее немного вздернутый.
- Как и у тебя, - заметила Мелли, удовлетворив свое тщеславие: ее-то носик был безупречен.
Они принялись шутить и поддразнивать друг друга. Мелли лягнула Джека и ущипнула за руку, а он дернул ее за ухо и зажал ей пальцами нос. Делалось все это совершенно беззлобно - просто чтобы коснуться друг друга.
Повозившись так, они утихли и стали ждать рассвета - никому не хотелось расставаться.
Сквозь дрему, переходящую в сон, Джек услышал громкий стук. Это во сне, подумалось ему. Но стук раздался опять, еще громче. Джек открыл глаза. Мелли тоже проснулась. Вся комната содрогалась от стука.
- Это за мной, - сказала Мелли.
- Сиди тут.