И если один только Кайлок мешает Баралису казнить ее, она будет терпеть, будет поощрять его и даже вести себя почтительно. Будет, чего бы это ни стоило.
Кайлок опустился перед ней на колени и взял ее руку в свои. Перевернув ее обожженной ладонью вверх, он спросил:
- Прояснила ли боль твое зрение?
Мелли уже знала, что вопрос этот - с подвохом. Если ответить "нет", он опять сделает ей больно, где-нибудь в другом месте. Ответишь "да" - он причинит боль там же. "По крайней мере я могу выбирать", с угрюмой улыбкой подумала Мелли.
Она кляла свою руку за то, что та дрожит, и сердце - за то, что оно так сильно бьется. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, она вытянула руку перед собой. Пусть ладонь будет подальше от живота.
- Прояснила, государь. Ночью я увидела мои грехи, выложенные в ряд и снабженные ярлыками, - точь-в-точь на прилавке.
Просто удивительно, какую чушь она способна нести. Она метнула взгляд на Кайлока.
Он кивнул и встал. Мелли знала зачем - чтобы взять свечу у кровати. Грил ставила свечу, но не давала зажигательных приборов. Кайлок всегда носил с собой огниво.
Кремень ударил о железо, и Мелли закрыла глаза, охваченная ребяческим ужасом перед болью. Желудок сжался в комок, и она задрожала всем телом. Кайлок подошел к ней с горящей свечой в руке. Глаза его стали пустыми. Мелли, чувствуя жжение в горле, сглотнула и сосредоточилась на одной мысли - на том, что только и имело смысл в этой безумной муке, звавшейся теперь ее жизнью.
Одной опорой ей служили мечты, другой - дитя во чреве.
До гавани было недалеко, но они как-то умудрились потерять по дороге Хвата.
Для Джека это утро стало незабываемым. На Севере, по его расчетам, близилась зима, а рорнский бриз нес легкую прохладу. В голубом небе кружили чайки и светило большое золотое солнце. В гавани кипела суета. Люди, свиньи, ящики и ослы не давали проходу. Воздух благоухал сточной канавой, и вокруг было столько диковин, что у Джека разбежались глаза.
Они вышли из таверны втроем меньше четверти часа назад, но теперь тени на запад падали только от Джека с Таулом - третья пропала.
Таул только плечами пожал.
- Когда мы увидим его снова, он будет везти свой мешок на тачке.
Джек сообразил, что Хват отправился шарить по карманам и что Таула это как нельзя более устраивает.
Рыцарь этим утром казался еще больше погруженным в себя, чем обычно, напряжен, скуп на слова и движения. Судя по темным кругам у глаз, вчерашнее происшествие в таверне лишило его сна. Джеку хотелось спросить, как он себя чувствует, но Таула явно было лучше не трогать. Джек не мог не восхищаться стойкой верой Таула в Тирена, хотя и знал, что рыцарю скоро придется расстаться с этой иллюзией. Это очень трудно - верить в кого-то наперекор всему.
Джек топнул ногой о доски причала. Его вера в Тариссу такого испытания не выдержала. Стоило Тариссе оступиться - и он осудил, приговорил и покинул ее. Сейчас он горько сожалел об этом. Он был слишком суров, слишком скор на суд и видел все только в черном и белом цвете, забыв, что есть и серый.
- Сюда, - сказал Таул, хлопнув его по плечу.
Джек был рад отвлечься: думы о Тариссе опасны. Как и сожаления. Пусть все, что прошло, остается в прошлом - хотя бы до конца его странствия. Настоящее слишком многого требует от него.
Таул вел его по узкому причалу меж двух рядов кораблей. Шаткие доски были мокры и скользки. Моряки справа и слева выгружали товары - они ловко перебрасывались огромными ящиками и бегали с ними по причалу, словно по твердой гладкой дороге.
- Назовите меня похотливым моржом, если это не наш старый приятель Таул! Обязуюсь неделю есть одни рыбьи хвосты!
Джек вскинул голову. У конца причала стояло большое судно с двумя мачтами.