***
Брайан спрыгнул с грузовика с перевешанной через левое плечо винтовкой; на поясе у него висел небольших размеров револьвер. Брайан знал немного больше, чем рядовые солдаты, и, по правде говоря, надеялся на то, что именно это поможет им в битве даже больше, чем обычные пули, удачно выпущенные военными. Огромная надежда главнокомандующих, шпионов и разработчиков возлагалась на бомбы цепного действия. Стратегия заключалась в том, что несколько солдат будут как можно ближе подбегать к афганскому войску и кидать специальные бомбы, которые во время полета раскрывались и отлетали в разные стороны, имея при этом еще одну особенность: если две бомбы ударялись друг о друга, начиналась цепная реакция, и вместо десяти человек могло умереть около двадцати.
Брайан Роджера не искал: он знал, что Роджера привезут сюда только к четырем часам утра, что, по неточным данным, было примерно за два часа до начала боя. Брайан не был в пехоте, однако оказался здесь одним из первых: кто-то из солдат следил за тем, не приближается ли афганское войско раньше времени; кто-то проверял сохранность мин; кто-то расставлял гранатометы и торпеды.
Брайан не знал всего, так как это было не в его компетентности, но он очень хорошо понимал, какие силы возлагались на бомбы, к изобретению которых он был причастен. Было их у британского войска более, чем достаточно: авиабомбы (цель которых была попасть в афганский лагерь), дымовые, осколочные, фугасные, бронебойные разрывные, ядерные и многие другие.
Конечно, не стоило забывать и о пулемете — прекрасном скорострельным оружии; о реактивных установках, в разработках которых Брайану не удалось принять участие, но он точно знал и уже не раз видел, как они имели способность выжигания гектаров земли; и, что было, пожалуй, самым ужасным способом для убийства врагов — это использование танков, которые без особого труда могли растоптать целый окоп с живыми людьми.
Брайан смотрел на то, как солдаты готовились к бою, надеясь использовать лучшее оружие, которое, кстати, заканчивалось, и если эту битву им не выиграть, им нечем будет защищаться.
***
Впервые за несколько недель на сухую землю Афганистана полился дождь. Быть может, это было не просто случайностью — буквально через полчаса, как началась атака, пошел крупный ливень из капель, больше походивших на мелкие градины, гремела гроза, которая вместе с выстрелами, криками солдат и работающими пулеметами, создавала особенно ужасное ощущение. Иногда у Роджера, когда он стоял посреди заполненного людьми поля, полностью мокрый от дождя, пытавшийся найти раненого солдата, иногда у него кровь стыла от того, что он видел, и от того, как оглушительно громко гремела эта гроза.
У него не оставалось ни минуты промедления: с каждой секундой на землю падало все больше и больше раненых, и все они нуждались в помощи, но видимость попросту была ужасной, и у Роджера не хватало времени для помощи всем. По возможности, он старался держаться Стива, медика, с которым он ехал рядом в грузовике: работа вместе была более эффективной, чем работа по одиночке. Они неслись вдвоем в центр боя, хватали тело солдата, который уже не мог защитить себя и уползти в более-менее безопасное место, перекладывали солдата на носилки и быстрым шагом шли в ту сторону, где стояли небольшие палатки первой помощи, которую оказывали другие медики.
У Роджера уже через час ломило спину, подкашивались ноги от усталости, он явно имел возможность заболеть под холодным дождем, но он не чувствовал боли и не чувствовал дождя, и не чувствовал страха. Он уже не первый раз был в бою и знал точно: чем больше паники и замешательства, тем больше солдат погибнет, и тем сильнее вероятность их проигрыша.
В медиков стрелять нельзя было. Медиков убивать нельзя было. Но Роджер понял, что этого правила не всегда придерживались, когда носилки вдруг дернулись, и он чуть не упал на лежавшего на них солдата, пытаясь устоять на ногах. Пуля прилетела Стиву прямо в лоб, что было редким стечением обстоятельств, и Роджер, которому не предоставлялось возможным тащить носилки самому, подхватил раненного в ногу солдата, который истекал кровью, что смывалась дождем, и потащил солдата к одной из палаток.
***
Брайан уже давно не вспоминал глаз первого убитого им солдата, и давно не считал общее количество погибших с его помощью. Ему казалось сейчас, что все, что он делал, — это едва успевал перезаряжать оружие и, выпрыгивая из «убежища», стрелял по людям. Никогда не думал он, что его жизненные приоритеты могут так кардинально измениться, и если раньше он волновался о судьбе раненых и о количестве навсегда погребенных под землей солдат, то сейчас он думал и переживал, насколько близко была от них победа, и сколько еще всего нужно было сделать ради нее.
Он абсолютно не лишился сострадания и жалости, однако, пока он был в афганском лагере, в нем как будто что-то изменилось. Он будто бы только там понял, что это никогда не остановится, пока одна из сторон, наконец, не возьмет силой; после пыток в лагере врагов, Брайану больше всего хотелось, чтобы именно Англия вышла победителем.
Видимость из-за дождя была настолько ужасной, что зачастую он боялся даже стрелять, потому что не был уверен, солдат какой страны бежал к нему. Брайан был мокрым насквозь, пот стекал по лицу ручьем, и он, держа в руках тяжелое оружие, чертыхнулся и сбросил шлем на землю: все равно он ни от чего не защищал, только вечно на глаза лез.
— Мэй! Влево! — услышал он чей-то голос сквозь раскаты грома, и Брайан, согнувшись пополам, побежал в другую сторону, увидев, как солдат, стоящий до этого напротив него, целился пистолетом прямо в него.
Брайан без единой эмоции пробил ему голову пулей. У Брайана в кармане лежали две бомбы из тех, что он сам помогал разрабатывать, и все это время он пытался пробраться как можно ближе к афганскому войску, чтобы запустить их. Но из-за того, какая неразбериха происходила на поле боя, из-за этого дождя, что лил стеной, из-за этой грозы, которая иногда «стреляла» где-то в небе так громко, что Брайан думал, что это подрывается мина, он никак не мог выполнить свою миссию.
Краем глаза он видел британские танки, что стояли позади своих солдат, и почти беспрерывно палили по чужим военным на дальнее расстояние. Брайан прекрасно понимал, что, как только он окажется за линией британского войска и перейдет к афганскому, в него чудным образом могут попасть не только английские пули, но еще и «привет» от танков. Однако выбора у него не было, и он итак уже знал, что потратил слишком много времени на отстреливание и надежду пробраться сквозь солдат до пункта назначения.
Прогибаясь под градом пуль, он бегом преодолевал расстояние, прыгая через трупы и огромные камни и пытаясь сберечь пули, которых осталось не так уж и много. Сузив глаза, он несся со всей силы к афганской стороне под проливным дождем, потеряв счет времени. Ему казалось, что прошло всего около часа, однако битва уже шла намного дольше.
***
Роджер понял, что дела обстоят плохо, когда, скооперировавшись с другим медиком, имя которого ему было неизвестно, он донес солдата на носилках к месту, где раньше стояла палатка, а сейчас была сожженная дотла земля. Вначале он подумал, что ошибся с расчетами и пришел не на то место, однако, увидев в стороне черный, почти спаленный ящик с расплавившимися медикаментами, он тихо сказал:
— Нахрен с ума посходили, — он смотрел на разрушенную палатку, в которую было просто запрещено стрелять.
— Скорее! Там, в метрах тридцати, есть другая палатка, — поторопил его второй медик, который спереди нес носилки, и они без дальнейших раздумий бросились ко второй палатке.
Через, примерно, полчаса Роджеру дали приказ продвигаться дальше, а не мельтешиться только на их стороне. Начала происходить глобальная смена позиций, и уже львиная доля британских солдат воевала и умирала на — условно — вражеской стороне, так что в медиках там нуждались еще сильнее, чем там, где Роджер работал раньше.