– Да, конечно… Хотя Всеотец повелел прощать наших обидчиков.
Губы Стеллы дрожали, но она не подозревала, что выдает себя с головой и все еще пыталась отвести беду.
– А еще Всеотец наказал карать нечестивых, карать огнем и сталью. А отравление горюч-листом того, кто некогда служил королю верой и правдой, – поступок угодный Проклятому. А все его приспешники должны сгореть на костре или быть повешенными. Но вам ведь нечего бояться, не так ли, баронесса?
Он играл с ней! О Всеотец! Он с самого начала знал, что она виновна – и забавлялся, как кот с мышкой…
– С чего бы? Я уважала супруга, он был великим человеком.
О да, был. В молодости, в очень далекие времена. Барон проявил себя в последней войне с соседней державой и даже удостоился за мужество и отвагу награды от короля.
Безумие и жажда чужой крови пришли много позже, когда он потерял все, что ценил больше жизни: жену, заболевшую серой марью, сына, утонувшего в реке неподалеку от мертвоземья. Родные люди оказались той уздой, что сдерживала его одержимость, и когда она порвалась, Хадиус превратился в монстра.
– Великим, но нелюбимым? – на губах Сирского играла злая усмешка, а глаза оставались холодными.
Глаза волка, приготовившегося атаковать приглянувшуюся жертву. Волка, жаждущего сомкнуть зубы на холке своей добычи, почувствовать горячую кровь…
Женщина отмахнулась от диких мыслей о сидящем напротив мужчине. "Волки" Всеотца не превращались в животных, но часто оказывались более жестокими, чем они.
Весь разговор ей казалось, что она падает. Летит в пропасть… Страх наказания страшнее самой кары. И Стелла решила играть открыто.
– Ваше святейшество, я не хочу ворошить прошлое. Раз целительница не виновата, что ж, значит, супруг съел что-то не то.
Храмовник поднялся со стула. Она последовала его примеру, не желая, чтобы воин возвышался над ней опасной махиной.
Конец ознакомительного фрагмента.