— Хорошо, я вас прощаю. И я не приду к вам больше, — соглашается она. Вообще-то он был готов к спору с ней на эту тему и ее покладистость немного сбивает его с толку.
— У вас будет время на занятия в Норе? Или все это пустая затея?
— Будет, конечно будет! — восклицает она. — А где Рождество будете встречать вы?
— Само собой здесь, где еще? — отвечает он, просматривая свои записи. — Вы меня отвлекаете.
— А много народа остается? — не унимается она.
— В этом году, к счастью, кроме меня — никого.
— Никого?!
— Так очень редко, но бывает. Всем хочется домой, это естественно. Директора МакГонагалл пригласили старые друзья, она уедет на пару дней, все прочие… неважно.
— То есть, вы будет встречать Рождество один? — никак не угомонится она. — Совсем-совсем? И что, даже профессор Дебове уедет?
Он с раздражением откладывает пергамент.
— Да, все уедут. Да, я буду один. Ура. Меня не гнетет одиночество и меня не надо от него спасать, и давайте закончим на этом.
На самом деле он лукавит. Никому не хочется быть абсолютно одному, но он не может покинуть замок, он совершенно не хочет даже близко подходить к родительскому дому, и уж тем более не хочет никого приглашать сюда разделить с ним одиночество. Он просто ляжет спать — вот и все Рождество. Ну ладно, может выпьет бутылочку огневиски и уже потом ляжет спать, не суть.
— Грейнджер, вам про что ни скажи, вы во всем видите трагедию. Все совершенно нормально, давайте вернемся к занятию. Итак, вы должны сделать… да пишите же, наконец!
После занятия на этот раз он сбегает сам, ссылаясь на занятость. На самом деле сидеть с ней и просто так болтать ему не хочется, он думает, она начнет жалеть его, и он раскаивается, что рассказал ей про свое вынужденное одиночество на праздники. Но сказанного не воротишь, и он от всей души надеется, что Грейнджер в очередной раз не кинется его как-нибудь особо изощренно спасать.
В день Рождественского бала в замке творится локальный апокалипсис. У Северуса идет кругом голова, впрочем, все преподаватели чувствуют себя примерно так же. Только МакГонагалл полна энтузиазма и гоняет всех, кто только попадется под руку, с разными поручениями.
Северус рад уже тому, что преподаватели не должны изображать из себя танцоров и могут с чистой совестью наблюдать за всем со стороны. А вот Сесиль смотрит на зал с самым несчастным видом и когда какой-то семикурсник находит смелость пригласить ее, она бросает восторженный и в то же время виноватый взгляд на Северуса и идет танцевать.
Грейнджер в скромном, но красивом платье кружится в вальсе с Уизли. Уизли в этот день невыносимо много, слишком много: вместе с Поттером в замок прибыли и Артур с Молли и все, все их дети. Нет только одного из близнецов, и Северус в который раз чувствует смутную вину, словно он мог что-то сделать и умереть вместо Фреда.
В перерывах между танцами звучат пафосные речи: Кингсли сменяет Поттер, а идеи самого Поттера развивает МакГонагалл. Все чествуют героев, всем радостно, только одному Северусу скучно до зубовного скрежета. Он ненавидит такие собрания, для него они — бессмысленная трата времени, напиваться в одиночку и то веселее и как-то продуктивнее. Он тихо отступает к выходу и уходит, незамеченный никем. И все-таки спускаться к себе его не тянет, он идет бродить по замку. Застигнутые врасплох парочки и снятые баллы возвращают ему утраченное душевное равновесие и примиряют с безумием, творящимся в зале. Там уже выступает какая-то новая модная группа и музыка гремит так, что наверное, даже маглы слышат и дивятся — кто это на развалинах бацает рок.
Он идет вниз — скоро придется разгонять учеников по гостиным, а по другой лестнице, перепрыгивая через ступеньки, несется Грейнджер.
— И как-то Уизли вас отпустил, — кричит он, ожидая, когда лестница повернется. Лестница, на которой стоит Гермиона разворачивается в противоположном направлении и Грейнджер приходится вертеться, чтоб увидеть его. — Я уж думал, он приклеился к вам намертво, не отдерешь.
— Я вас плохо слышу, — врет она, и он это видит.
— Почему вы не в зале? «Ведьмы и вампиры», по рассказам Минервы, это… полный улет?
— Мне надо… Я завтра уезжаю, мне надо спросить вас кое о чем! — она перегибается через перила, рискуя упасть. — Можно я к вам зайду? Только на одну минутку! Прямо сейчас!
— Вы — мое личное проклятье, — ворчит он, — хорошо, заходите, только на одну минутку.
В своих комнатах он позволяет себе передохнуть, снять мантию и развязать пижонский галстук, который завязывал битых двадцать минут. Он расстегивает верхние пуговицы рубашки и понимает, что меньше всего на свете хочет опять идти наверх.
— Профессор? — Грейнджер распахивает дверь.
— Давайте, заходите, Грейнджер, нам, уж мне-то точно, надо вернуться на этот чертов бал, — он садится на край стола, — что там у вас?
— Вот, — она протягивает ему коробку, но когда он уже готов ее взять, вдруг отдергивает руки. — Подождите! Поклянитесь мне, что откроете ее только в рождественскую ночь!
— Может вам еще непреложный обет дать? — усмехается он, но она хмурит брови и Северус закатывает глаза. — Хорошо, клянусь.
Коробка небольшая, легкая и, если честно, Северусу очень любопытно, что спрятано под крышкой, но он отставляет презент в сторону.
— Я так понимаю — это подарок? Я тронут, спасибо, а теперь — нам пора.
Она стоит там же, где стояла в тот день, когда он так опрометчиво пустил ее к себе, будучи пьяным. Теперь она сама захлопывает дверь, убирает руки за спину и испытующе смотрит на него.
— Что еще? — спрашивает он, поправляя манжеты, которые в этом совершенно не нуждаются. Он старательно смотрит в другую сторону, а она стоит и молчит.
— Я завтра уезжаю, — говорит она.
— Скатертью дорога.
— Мне кажется, мы не видим очевидного, — произносит она.
— Да неужто? А мне кажется, что вы пытаетесь видеть то, чего нет. Грейнджер, пойдемте уже! — ее присутствие заставляет его нервничать.
Он подходит, берет ее за плечи, чтобы отодвинуть от двери и наконец-то выйти, и что-то такое происходит, он сам не до конца понимает — что. Это не его вина! Это все она: её голые плечи, жар её тела, её томный взгляд, тень от ресниц на щеке!
Они стоят, вцепившись друг в друга и не шевелятся. Он отмирает первым.
— Вас ждет Уизли, то есть — все Уизли ждут, вам надо идти.
— Вас тоже ждут, — её охрипший голос чуть не добивает его, но он пока держится и пока в силах отпустить её.
— Да. Нас ждут обоих, — соглашается он. — Идите, я нагоню.
Она уходит, а он захлопывает дверь и приваливается к ней, словно боится вторжения. Черт бы побрал этих женщин! Черт бы побрал Сесиль, которая разбудила в нем если не чувства, то чувственность. Насколько спокойнее, оказывается, он жил до этого!
Он ждет, когда пульс успокоится и с каменным лицом выходит из комнаты.
Вечер закончен, теперь задача преподавателей проследить, чтобы все студенты вернулись в свои, а не чужие кровати, а гости не бродили по замку. Северус быстро организует слизеринцев и отводит их в гостиную, обещая страшные кары тому, кто рискнет покинуть её пределы. Он возвращается к Большому залу, чтобы помочь остальным и видит, как Уизли снова, мантикора его задави, целуется с Грейнджер. Они стоят под омелой в тени арки, ведущей в соседний коридор, Уизли гладит Гермиону по щеке и что-то говорит, а она слушает его. Мерлин, что умного он может сказать? А потом, словно почуяв присутствие посторонних, она поворачивает голову в сторону Северуса и, ему кажется, он видит, насколько печальные у неё глаза.
Ночью, ближе к утру, приходит Сесиль, открывает неслышно дверь — ей давно известны все его пароли, ложится рядом — теплая, мягкая, ароматная: от неё пахнет ванилью и немного коньяком. Она целует его, но он, сам не зная почему, ощущает досаду, а не возбуждение. Он хочет спать, но не может оттолкнуть Сесиль и впервые понимает, что значит «супружеский долг», мимолетно радуясь, что завтра он наконец-то останется один. Уходя, Сесиль оставляет подарок — набор фиалов венецианского стекла. Банально, но приятно и, главное, полезно.