Они не так глупы. Мы дали им такой прекрасный шанс! Как четыре пики в одни руки. Идеальная возможность заставить нас сражаться с чужаком.
— Но если они действительно попались, мы бы держали такое же пугающее молчание.
Люк произносил отрывистые фразы по мере того, как находил ответы:
— Верно. В любом случае радио бы молчало. Но в обоих случаях мы получаем один и тот же ответ. Необходимо стрелять на поражение. Либо по флоту, который будет возвращаться с усилителем, либо по инопланетянину, который попытается завоевать Землю. В любом случае мы должны атаковать.
— А ты знаешь, что это означает?
— Ну, скажи.
— Нам сначала придётся убить Атвуда и Смоки. И Андерсона.
— О-о-ох. Про Атвуда, это ты прав., Он никогда не позволит нам стрелять по своим друзьям, будь они уже рабами или кем-то ещё. Но мы можем надеяться, что Андерсон справится со Смоки.
— Как с твоей координацией?
— С моей…? — Люк поднял неуверенные, трясущиеся руки, неуклюжие пальцы и подумал о потере контроля над сфинктерными мышцами. Последствия паралича. — Ты снова прав. Смоки отправит Андерсона на фарш. — Он порывисто вздохнул. — Нам надо нанести удар обоими кораблями одновременно.
— Люк, пообещай мне! — Месней выглядел как сама Смерть. Он был старым человеком и ещё недавно умирал от голода. — Я хочу, чтобы ты поклялся, что как только мы увидим этот усилитель мыслей, мы разрушим его. Не захватим его, Люк, а разрушим!
— Все в порядке, Ллойд. Я клянусь.
— Если ты попытаешься утащить его домой, я убью тебя. Это всё, что мне хотелось тебе сказать.
Его палец, огромный палец торчал в огромном рту с крошечными, игольчатыми зубами. Он сидел на своём месте, у груды мяса, довольно внушительной, и всё равно сосал свой палец, потому что был голоден. Он всегда был голоден.
Вошло что-то огромное, заслоняя свет. Мать? Отец. Его рука, приблизилась, презрительно выдернув палец, который больно чиркнул по новому зубу. Он попытался засунуть его обратно, но не мог шевельнуться. Что-то мощно и твёрдо приказало ему никогда не делать этого вновь. И он никогда больше не делал.
Значит умственного щита тогда ещё не было. Забавно, какой чёткой явилась та картинка — воспоминание раннего расстройства.
Что-то ещё…
Комната заполнялась гостями. Ему было четыре тринтанских года, и в первый раз ему позволили выйти. Отец гордо знакомил его со всеми. Но шум, телепатический шум был слишком громким; он попытался думать так, как думал каждый, — одновременно. Это напугало его. Случилось что-то ужасное. Поток темно-коричневого полужидкого вещества вырвался из его рта и размазался по стене. Его вырвало на публике.
Приступ ярости, красной и острой. Внезапно он потерял контроль над своими членами — спотыкаясь, он побежал к двери. Ярость на отца и стыд за себя — или за отца? Он не мог сказать. Но чувство задело его, и он сражался с ним, приблизив к нему ум. Отец вышел как разящее пламя, и гости тоже все вышли. Он остался один в этом пустом мире. Он стоял, напуганный и раздавленный. Другие думы вернулись.
Его отец гордился сыном! В четыре года маленький Кзанол уже обладал Силой!
Лэрри усмехнулся хищной ухмылкой и встал. Его скафандр…? В комнате отдыха на одном из кресел. Он влез в него, затянул шлем и вышел.
Кзанол тащил огромную светлую массу до тех пор, пока она не вышла из льда. Она выглядела как большой искалеченный гоблин, лежащий на спине.
Лёд плотно заделал тоннель позади него; воздух уплотнился — действительно уплотнился. Как удачно! Кзанол воспользовался сжатым воздухом из своего костюма, чтобы повысить давление в ледяном коконе. Он хмуро взглянул на циферблат в верхней части груди, затем снял шлем.
Воздух был холодным и разряженным. Но теперь ему не надо нести шлем-усилитель назад на корабль.