Оно медленно начинало сокращаться.
— Огонь! — крикнул Лев и нажал на красную кнопку. Над ней был миниатюрный защитный каркас, который он открыл заранее. Своим собственным ключом.
Пять снарядов понеслось вдаль, и пламя их сопел исчезло через несколько секунд. Огонёк новобрачника сжался до точки.
Проходили минуты. Час. Второй.
Засигналило радио:
— Вызывает Гарнер. Почему не отзывались? Ничего не случилось?
— Нет, — ответил Лев в микрофон мазерной установки. — Сейчас они столкнутся.
Минуты тянулись. Белая звёздочка новобрачного судна сияла спокойным огнём.
— Значит, что-то не так. — Голос Гарнера пересёк светоминуты между ним и флотом. — Может быть, дезинтегратор оплавил радарные антенны ваших снарядов?
— Сукин сын! Ну да, это как раз и произошло. Что же делать?
Опять минуты тишины.
— С нашими снарядами все в порядке. Если мы подойдём к вам поближе, их можно будет использовать. Но это даёт им три дня на поиск усилителя. Может, придумаете что-нибудь, чтобы задержать их на это время?
— Ладно. — Лев помрачнел. — У меня есть идея, как не дать им сесть на Плутон. — Он погрыз губу, сомневаясь, стоит ли выдавать эту информацию Гарнеру. Впрочем, не такой уж это и секрет; когда-нибудь Силы всё равно узнают о нем. — Пояс летал на Плутон, но мы никогда не пытались садиться на него после того, как первый разведывательный корабль снял спектроскопические показания…
Они играли за столом прямо за дверью кабины пилота. Кзанол—Гринберг был настойчив. Он играл и одним ухом следил за радио. Кзанол держал его включённым, так как полагался на игру другого человека.
После минуты молчания донёсся голос Гарнера, скрипучий и слегка искажённый:
— Для меня это звучит так, словно все зависит от того, где они сядут. Мы не можем управлять ситуацией. Лучше придумать что-нибудь ещё, хотя бы на крайний случай. Что у вас есть, кроме снарядов?
Приёмник жужжал и мягко потрескивал от звёздных помех.
— Я хочу, чтобы мы слышали обе стороны, — рявкнул Кзанол. — Ты хоть что-нибудь понял?
Кзанол—Гринберг покачал головой.
— Мы не услышим ответа. Им, конечно, известно, что мы — в мазерном луче Гарнера. Но, похоже, они знают что-то такое, чего не знаем мы.
— Четыре.
— Беру две. И всё равно приятно было узнать, что они не могут в нас стрелять.
— Да. Ты сделал хорошо. — Кзанол говорил властно, но рассеянно, используя традиционную фразу поощрения раба, который проявил уместную инициативу. Его глаза следили за картами. Он так и не увидел смертельной ярости в лице партнёра. Он не почувствовал бури, которая бушевала над столом, когда разум Кзанола-Гринберга сражался с бешенством, а оно так и не сменилось хладнокровием. Кзанол мог умереть в этот день, завыв от боли, когда дезинтегратор кромсал бы его скафандр, кожу и мышцы — он мог умереть, так и не узнав причины своей смерти.
Десять дней двадцать один час с момента старта. Ледяная планета висела над ними, огромная и грязно-белая, с ослепительными световыми эффектами, которые дурачили древних астрономов. С Земли видны только яркие сполохи, и это было очевидным доказательством наличия на Плутоне плоской, почти отполированной поверхности, из-за чего планета и представлялась очень маленькой и очень плотной.
— Довольно крохотная, — произнёс Кзанол.
— А что ты хотел от спутника?
— Такой была Ф28. Даже для белковых она казалась тяжеловата.
— Действительно. Уф! Посмотри на тот большой круг. Выглядит как огромный кратер метеорита, правда?
— Где? А, вижу. — Кзанол прислушался. — Он там! Радар ощущает его холод. О, Бессилие! — добавил он, вглядываясь в радарный телескоп глазами пилота. — Можно почти разглядеть его в форму. Но нам придётся подождать следующего витка и только потом садиться.