- Они рассказывали о короле? – уточнила Арвин. – О твоем племяннике?
- Да, - коротко ответил Тирион, он и чувствовал, что Арвин нравится, что он дядя короля, и не нравилось ему то, что она словно стремилась войти через него в королевскую семью. – Он на самом деле хороший и добрый парень, когда не злится и не пьет. Просто он не турнирный рыцарь, он с детства учился воевать и убивать.
Арвин некоторое время подумала над словами Тириона: а какими были блестящие рыцари Королевской гвардии, такие как Эймон-Дракон, Артур Дейн или Барристан Селми? Такими, как поют в песнях, или страшными и жестокими, как рассказывают старики-хозяева о Лионеле? Ведь их брали в гвардию как тех, кто лучше других защитит жизнь короля. То есть как тех, кто лучше всех для него убьет. «Горе постигло бы Узурпатора, если бы мы были у Трезубца», - передает молва гордые слова сэра Герольда по прозвищу Белый Бык. Так он сказал, стоя рядом с Артуром Дейном и Освеллом Уэнтом, прежде чем пасть в поединке с лордом Эддардом Старком и его шестью друзьями, и означало это, видимо, то, что, чтобы склонить исход сражения в пользу Рейгара, в бою сэр Герольд, сэр Артур и сэр Освелл убили бы каждый не меньше латников и солдат, чем король Лионель убил разбойников на поляне. Но в схватке с друзьями Эддарда они убили только пятерых и погибли все трое, а суровый Хранитель Севера, лично рубящий головы приговоренным им к смерти, вернулся тогда в Винтерфелл, куда теперь везет ее Тирион.
- А с тобой так бывает, когда ты пьешь? – наивно спросила Арвин Тириона, вспомнив, что он вечером пытался заглушить боль в руке, опустошая кружки пива одну за одной.
- Нет, - улыбнулся в темноте Тирион. – Я смешной и когда трезвый, и когда пьяный.
- Это хорошо, - облегченно вздохнула Арвин. – Старики правы, я бы тоже не смогла жить рядом с таким, как король. У Старков волчья кровь, они не знают ни страха, ни пощады. У Талли в жилах вместо крови течет огонь, их любовь не рассуждает…
- Давай пропустим мнение народа о том, откуда у Ланнистеров сыпется золото, - предложил развеселившийся Тирион.
- А о Фреях говорят, что у нас горяч только язык, - поделилась Арвин. – Знаешь, это хорошо, что ты не рыцарь. Я и от короля буду держаться подальше, ляпну еще при нем что-нибудь сгоряча, а очнусь с собственной головой в вытянутых руках.
- Думаю, до этого не дойдет, - успокоил Арвин Тирион, оценив про себя красочность образа «с собственной головой в вытянутых руках». – Лионель умеет посмеяться над глупостями, которые болтают женщины. Но мне больше интересно другое: а язык у тебя горяч только на ругань?
Влюбленный Тирион даже был готов на немного некрасивый поступок: слегка навалиться на Арвин, воспользовавшись тем, что она не сможет его оттолкнуть, побоится повредить его руку, и вырвать у нее несколько поцелуев, о которых он давно мечтал, - но Арвин сама нашла в темноте его губы.
========== XXIII ==========
Но, быть может, подумают внуки,
Как орлята тоскуя в гнезде:
«Где теперь эти крепкие руки,
Эти души горящие — где?»
(с) Николай Гумилев
Даже в Зачарованном лесу нелегко сыскать по заказу чардрево, да Джон особо и не рвался воспользоваться советом Игритт.
- Мне и так чуть не каждую ночь теперь чардрево снится, а лик на нем корчит мне рожи, - проворчал Джон, приходя в себя и тяжело закидывая свое тело в седло. – И еще снится какая-то наглая ворона, которая угрожает выбить мне бубну, то есть в лоб клюнуть.
- Это интересная информация, - заметил Куорен. – Старые дозорные еще помнят одного лорда-командующего, который многим обещал выбить бубну. И многим выбил.
Игритт тем временем присматривалась к остальным, ей, пожалуй, практически в первый раз стали по-настоящему интересны не только Джон, который единственный был ей нужен, и Куорен, от которого все равно никуда не деться, но и остальные ее спутники. Прежде всего, интерес ее вызывало то, что после происшествия с орлом между членами отряда ничего не изменилось. Никто, кроме нее, не стал бояться Джона, рослый Лионель по-прежнему покровительственно относился к сестрам Джона, в которых мог таиться такой же страшный дар, а Куорен оставался командиром и, похоже, считал всех, кроме Игритт, вверенными ему детьми. Можно было отнести это на счет того, что никто, кроме нее, не знает всех возможностей, открытых колдунам, а Куорен у костра просто угадал с песней про куклу колдуна, но что если у остальных была какая-то защита, которая позволяла им не бояться силы, просыпающейся в Джоне, как боялась ее Игритт?
Прежде всего Игритт заметила, что, хотя колдуны за Стеной были одиночками и не любили друг друга, юные оборотни ее отряда не чувствовали по отношению друг к другу ни ревности, ни соперничества. Когда вечером Арья подошла к Джону, сидящему у палатки, Игритт прислушалась через отделяющую их толстую тканевую стену, но Арье, похоже, было совсем не интересно, как Джон справился с орлом.
- Устал? – спросила Арья, сев на поваленное дерево рядом с Джоном. – Если хочешь, я попробую посмотреть за погоней вместо тебя.
- У тебя по-прежнему болит рука? – немного обеспокоенно спросил Джон, сам он все еще находил Призрака по общей боли от полученной Призраком раны, но пустячная рана Нимерии должна была уже зажить за эти несколько дней.
- Нет, - улыбнулась Арья. – Просто я чувствую Нимерию, когда она чувствует то же, что и я. Думаю, я смогу видеть ее глазами даже не во сне, если постараюсь.
- А что она сейчас чувствует? – заинтересовался Джон.
- Она поела, пожалуй, вкуснее, чем мы, - ответила Арья и даже облизнулась, словно находила загнанного троими волками северного оленя хорошим ужином и в сыром виде. – И еще она рада, что все трое снова вместе. Возьми меня за руку, мне немного страшно.
Арья и Джон молчали долго, достаточно, чтобы дать Игритт подумать о том, что у нее самой наверняка немало таких сводных братьев, каким Джон приходился Арье, но сама Игритт и родного брата своего плохо помнит, он куда-то ушел, то ли в набег, то ли просто в чужое племя, и с тех пор Игритт о нем не слышала, да и не интересовалась. А теперь Игритт вполне могла представить, как Джон сидит на бревне сбоку от палатки и держит Арью за руку, пока та находится в колдовском трансе и смотрит на мир глазами волка – практически наверняка в первый раз в жизни не во сне, а осознанно. И от этого колдовство почему-то представлялось не страшным, а милым.
- Они в половине дня пути, - сказала Арья. – Это ближе, чем тридцать миль.
- И ближе, чем двадцать, - согласился Джон. – Если Куорен спит, его придется разбудить.
Куорен предполагал, что преследователи могут захотеть ошеломить их ночным переходом и нагрянуть к ним под утро, а потому поднял свой отряд среди ночи и оказался прав: Арья во сне глазами Нимерии увидела, что преследующие их Одичалые не остановились на ночь. Джон же перед пробуждением встретил во сне дядю Бенджена, который успел сказать немного, но начал с главного.
- Орел был их глазами, - сказал Бенджен. – Волки должны стать вашим оружием.
К рассвету Джон успел обдумать предложение приснившегося дяди Бенджена и на привале подошел к Арье, чтобы рассказать ей о своем плане устроить диверсию в лагере преследователей – лютоволки, находясь под контролем хозяев, должны были разогнать по лесу лошадей и при возможности задрать нескольких.
- Санса сможет нам помочь? – спросил Джон, и сначала он не увидел ничего странного в том, что он спрашивает Арью о Сансе. В детстве он с Сансой ладил плохо, да и сейчас ему скорее помогало то, что он перестал обижаться, что она ведет себя с ним не как сестра, а как более дальний, хотя и хорошо знакомый родственник.
- Да, - коротко ответила невыспавшаяся и замерзшая Арья. – Если захочет. Я поговорю.
И тогда Джон понял, что в его вопросе было странного: последние годы у него с Арьей были секреты от Сансы, а теперь он спрашивал Арью о сестре с уверенностью, что она знает ответ, и запоздалое удивление от мысли, что сестры-то между собой разговаривают, у него было еще сильнее, чем у Лионеля. Хотя можно было бы и догадаться, упрекнул себя Джон: после отъезда из столицы Арья неделями была наедине с Лионелем и Сансой, и сейчас они всегда втроем, не с Лионелем же Арья все это время – конечно, с сестрой.