Масистр надолго замолчал, точно сам не знал. А потом пригладил подстриженную черную бородку и раздумчиво ответил:
- Я в своей жизни слишком много грешил. Вот случай сделать доброе дело.
И азиат улыбнулся, заставив собеседника усомниться в своей серьезности, - темную, словно выдубленную, кожу лица прорезали морщинки.
А Менекрат с удивлением подумал: много грешил - что это значит? Так никогда не сказал бы ни один эллин!
Он закутался в плащ, спрятав под ним руки. Скульптора одолело смущение, как всегда, когда он чувствовал превосходство противника, которого не мог объяснить.
- А твои воины, твои товарищи? - спросил иониец. - Их ты как убедил взять меня? Они тоже много грешили?
Осанистый перс усмехнулся и сказал:
- Запомни - у простых воинов нет своей воли и желаний. То, что хорошо старшему, хорошо всем! Так и передай своей царице, когда увидишь ее.
Менекрат с удивлением осмыслил эти слова. Они прозвучали странно, но справедливо.
Он опустил голову.
- Я знаю, что ничем не смогу отблагодарить тебя за помощь, господин. Но, мне думается, ты уже получил свою награду!
Перс кивнул.
- Мы возьмем у тебя обоих коней, и заплатим за них тридцать серебряных сиклей, - неожиданно сказал он. - Нам нужны лошади - тебе деньги!
Художник благодарно поклонился. Менекрат узнал в дороге от своей жены, что три серебряных сикля, установленная законом пеня за малый телесный ущерб, были совсем небольшой платой проводнику и, скорее всего, означали обман. А взяв тридцать монет за пару лошадей, он очень продешевит. Но все равно - Масистр, сын Виштаспы, обошелся с ним очень великодушно.
Куда сам Масистр шлет свои товары и будет ли сопровождать их, Менекрат не узнал. Ионийский художник так и не понял, была ли его судьба цепью случайных столкновений - или кто-то вел его все время, от одной встречи к другой…
Когда они поднялись на корабль и Менекрат увидел, как пенится, расширяясь, серая полоска воды, отделяющая его от страны персов, он все еще не мог поверить в то, что с ним происходит. Недели, проведенные в дороге, уже почти не помнились.
Тут кто-то коснулся его локтя. Рядом встала Шаран: ее покрывало колыхалось поверх шапочки, под которую были убраны косы. Лицо осунулось и утратило свой здоровый цвет: и Менекрат понял, что все правда. Он наконец-то ехал домой.
- Сын уснул, кажется, он теперь здоров. Артембар сидит с ним, - сказала персиянка.
Менекрат улыбнулся и приобнял ее.
- Как мне повезло с этим мальчиком. Только не будет ли он несчастлив вдали от дома?
- Несчастлив? - удивленно повторила Шаран. - Он же с нами!
Менекрату так и вспомнились слова начальника персидского каравана - о простых людях, не имеющих своих желаний.
- В Египте у меня осталось богатство, - неожиданно сказал скульптор. - Талант золотом, зарытый на острове Пилак, где поминальный храм царицы Нитетис. Но я теперь совсем не хочу этого золота.
Он не увидел, как изменилось лицо Шаран при его словах.
- Ты мне ничего не сказал об этом, - произнесла персиянка.
Менекрат бросил на жену острый взгляд. Но сейчас ее лицо выражало только сожаление о несбыточном.
- Все равно тебе уже не получить этого золота, - сказала она.
Эллин вздохнул и кивнул. Можно ли упрекать бывшую невольницу за алчность?
Он долго смотрел на жену; его взгляд смягчился, когда стал взглядом художника.
- А ты не хотела бы сменить одежду? - вдруг спросил он. Менекрат уже представил, как Шаран выглядела бы, задрапированная в белый пеплос.
Шаран оглядела свое обтрепанное одеяние, когда-то бывшее красного цвета.
- Конечно, я хочу новую одежду, - сказала персиянка. - Разве ты можешь позволить жене ходить такой оборванкой?
Менекрат промолчал и подумал, что в Милете женится на ней по обычаю своей страны - и на свадьбу Шаран оденется по-эллински. Даже если это будет единственный раз, когда персиянка согласится облачиться в чужеземный наряд!
- Когда мы будем дома, царица Поликсена радушно примет нас, - сказал Менекрат. - У меня будет много работы, достойной моего искусства, которое еще увеличилось.
Скульптор улыбнулся: ни одна мысль не грела его так, как эта.
- Мы станем жить в довольстве, вот увидишь!
- Да, - сказала Шаран. Ее взгляд стал отсутствующим. - Если твоя царица будет благоразумна.
В море малыш Элефтерай снова захворал; но поправился. А потом и Артембар подхватил лихорадку: Менекрат и Шаран по очереди ухаживали за юным слугой. Все различия между ними перестали иметь значение… до тех пор, пока они вновь не ступят на твердую землю.
Увидев наконец белые стены, сады и рощи Милета, после трех лет разлуки с родиной, Менекрат заплакал. Он плакал и не стыдился этого. Шаран, тоже взволнованная до глубины души, стояла рядом с мужем, держа на руках дитя.
- Дай мне его, - сказал Менекрат, посмотрев на Элефтерая. Видя, что жена медлит, он протянул к сыну руки.
Шаран бережно подала мужу мальчика.
- Смотри, - эллин, подхватив сына подмышки, поднял его. - Это твоя земля!
Элефтерай вдруг заплакал и сильно брыкнулся; художник чуть не разжал руки. Еще миг, и ребенок, кувыркнувшись, полетел бы в воду! Подавив вскрик, отец отпрянул от борта и прижал мальчика к груди, укачивая его.
- Всесильный Зевс, что я творю!..
Шаран несколько мгновений смотрела на Менекрата, вся побелев. Только ввалившиеся глаза стали еще больше и чернее.
Потом ее рот открылся.
- Ты сейчас чуть не утопил его! - крикнула персиянка так, что на нее обернулись все, кто был на палубе.
- Да, - Менекрат тяжело дышал, на глазах опять были слезы. - Боги помутили мой разум!
Шаран, глядевшая на мужа едва ли не с ненавистью, шагнула к нему и выхватила сына из его ослабевших рук.
Азиатка отошла подальше. Менекрат, глядя на жену сквозь пелену, застлавшую глаза, увидел, как к ней подошел Артембар, и госпожа со слугой о чем-то зашептались.
Эллин отвернулся.
Но когда они сошли на берег, все раздоры были забыты: так велико было блаженство спасшихся. Менекрат не знал, куда он пойдет, узнает ли его кто-нибудь в Милете. Но скульптор не думал об этом. Он опустился на колени на мокрый песок, закрыв лицо руками. Этот песок и солнце, запах рыбы и прелых водорослей, ионийская речь, звучащая как песня моря, - в плену он помнил и любил все это любовью человека, навек утратившего родину. И вот он вернулся!..
Очнувшись, Менекрат встал и отряхнул колени. Эллин огляделся по сторонам - уже другим взглядом. Потом посмотрел на жену.
Пора было подумать о том, куда пойти и как доложить о себе властям. Как, в самом деле, примет своего друга царица Поликсена? Та, которую он оставил царевной, сестрой своего брата?..
И тут он услышал возглас:
- Экуеша!.. Неужели это ты?
Менекрат уставился на высокого, великолепного вельможу. Густо подведенные глаза, юбка-схенти и отягощенная драгоценностями обнаженная грудь выдавали в нем египтянина.
- Тураи! - воскликнул художник.
То, что последовало за этим, привело всех свидетелей в настоящее изумление. Египетский царедворец, разряженный и благоухающий как бог, бросился обнимать исхудалого грязного грека, одетого почти в лохмотья. Теперь оба плакали.
- Я думал, что увижу тебя только в царстве Осириса! - воскликнул Тураи.
Скульптор молча смотрел на него счастливыми глазами. Столь сильная радость могла убить.
- Зачем ты здесь? И кто ты здесь? - спросил Менекрат, когда смог говорить.
- Я принимаю товар по поручению ее величества… то есть царицы Поликсены. Я теперь ее советник, помимо прочего, ведающий торговлей с Персией, - объяснил бывший жрец.
Он улыбнулся.
- Я сказал моей госпоже, кого ей следует благодарить за дарованную ей власть. Будь уверен, мастер экуеша: Поликсена тебя не забыла и встретит как дорогого друга.
Менекрат кивнул, улыбаясь. Он не находил слов, которые могли бы выразить всю меру его счастья.