- Господин?..
- Постереги их, - приказал Менекрат, указывая на свою семью. - Я ложусь спать.
Укладываясь и укрываясь плащом, эллин посмотрел на жену. Шаран ночью просыпалась, покормить и перепеленать ребенка, но сейчас оба снова беспробудно спали.
Мучительно не хотелось оставить их без присмотра, закрыть глаза даже на миг!
Последним, что видел грек перед тем, как уснуть, был Артембар. Мальчик встал над его женой во весь небольшой рост и, озираясь по сторонам, похлопывал себя хворостиной по исцарапанным колючками голым икрам, над которыми он высоко закатал штаны.
Проснулся Менекрат от дрожания земли: от топота множества копыт. Он вскочил, хватаясь за свой нож, который никак не нащупывался под плащом.
И тут увидел, что они окружены. Менекрата и его домочадцев взяли в кольцо всадники богатого вида - одетые на первый взгляд непритязательно: но эллин различил и цветную вышивку, и дорогую упряжь, и отличное оружие. Руки персов лежали на рукоятях изогнутых мечей.
- Кто вы такие? - спросил один из них, по-видимому, старший.
Узнал ионийца, подумал Менекрат.
Он открыл рот, но не знал, что сказать. Он даже не видел из-за спин этих воинов, куда запропастился их проводник.
Художник уже приготовился к худшему; но тут вдруг вперед снова выскочил Артембар. Юный перс зачастил что-то, показывая на своего хозяина. Эллин разобрал имя “Бхаяшия”.
Всадники изумленно зашептались; а потом старший вдруг приказал Менекрату:
- Покажи спину.
Менекрат даже не успел ничего подумать. Закрыв глаза от унижения и сжав зубы, вольноотпущенник повернулся к персам спиной; и услужливый Артембар сам задрал ему на голову плащ и рубашку.
Ожидая решения своей участи, Менекрат готов был умереть: не от страха, а от стыда. Но тут начальник отряда сказал:
- Хватит. Мы видели.
Артембар одернул и расправил одежду господина. А потом забежал вперед и быстро проговорил:
- Это караванщики, и они следуют на юг, к морю! Они возьмут нас с собой и будут охранять!
- Почему?.. - вырвалось у несчастного пленника.
- Во имя света и правды бога, - ответил Артембар.
========== Глава 107 ==========
Проводник Менекрата сбежал и бросил весь свой воз. Когда это случилось, не мог сказать даже Артембар, который был часовым. Может быть, простой торговец испугался могущественных людей и поспешил спасти свой живот, бросив добро?
Это было вполне вероятно и даже неудивительно; но сомнения Менекрата насчет человека, приведенного Артембаром, многократно усилились.
Увидев такое дело и услышав разъяснения, начальник отряда, наткнувшегося на беглецов, долго смеялся. Менекрат с облегчением подумал - значит, эти караванщики и в самом деле нашли его случайно.
А потом предводитель персов вынес решение - если хозяин бросил товар, поделить его между всеми остальными. Предложил взять свою долю и Менекрату.
Иониец, никогда в жизни не бравший чужого, даже в рабстве, смутился и отказался, решительно помотав головой. Но тут вмешалась Шаран, которая стояла в стороне от мужчин.
- Конечно, это будет по справедливости! - сказала азиатка. - Разве проводник не обманул наше доверие, когда сбежал? Значит, он должен возместить нам убытки!
Предводитель персов снова засмеялся, услышав слова Шаран.
- У тебя умная жена, иониец. И грех бросать на дороге столько добра. Бери с этого воза, что тебе пригодится!
Менекрат подумал, что если сбежавший торговец и в самом деле наводчик, задерживаться им нельзя. Только эта мысль заставила скульптора подчиниться словам персов.
Он схватил с воза два тюка, какие поближе; а остальное проворно расхватали воины, привыкшие брать, что понравится, без всяких сомнений. Крашеную шерсть и хлопок персы разложили по телегам, которые охраняли; помимо своих туго набитых сумок. Телега сбежавшего проводника осталась пустой. Менекрат втайне надеялся обнаружить на дне что-нибудь особенно ценное; но не нашел ничего.
Эллин отдал добычу жене, и Шаран, убедившись, что в обоих тюках дешевая шерсть, крашенная в изжелта-бурый цвет, уселась на них, как на подушки.
После этого предводитель приказал трогать; и все подчинились. Менекрат и его семья оказались в середине: скульптор выругал себя, что не успел пристроиться в хвост, но теперь было поздно. Хотя эти люди и так не дали бы ему уйти.
Дальше дорога была однообразной и утомительной. В “городе лилий”* и его окрестностях, в долине полноводных рек Тигр и Хоасп, была не такая сушь, как на южных равнинах Персии; но погода в Сузах менялась столь же резко, и осенний холод мог неожиданно смениться изнурительной жарой. Через час после выступления солнце начало припекать, и молча пересиживавшая зной Шаран закуталась в свои покрывала, как в кокон. Теперь караванщикам уже не было дела, кто из них перс, кто эллин, раб или господин: они все превратились в людей, вынужденных держаться друг друга до конца многотрудного и опасного пути.
Эллин так и не узнал наверняка, кто взял его под свою защиту и по какой причине: вначале он побаивался лишний раз заговаривать с воинами, у которых слова, несомненно, не расходились с ударами. А потом спросить об этом стало и вовсе неловко. Менекрат знал, что дело в клейме, которым его пометил Бхаяшия: но чьи это враги, Атоссы или самого казненного царедворца, - а может, люди и вовсе сторонние, - художник так и не понял.
Обратный путь был во всем похож на путешествие, которое Менекрат проделал вместе с Тураи в свите Дария, - и намного тяжелее. Из-за Шаран и Элефтерая. Дария сопровождало множество женщин с детьми, к нуждам которых применялись все, - а беспокоить своих сильных спутников ради одной женщины с ребенком эллин не мог. Они двигались быстро и всего несколько раз останавливались в больших поселениях, где все получали возможность помыться и поспать в настоящей постели. Быстро пустели мешки и мехи с водой. Шаран держалась стойко, только заметно похудела; Артембар тоже не жаловался. А вот трехмесячный сын художника капризничал и, казалось, готов был заболеть. От морского ветра, который начал обдувать их после сухого воздуха севера, одежда отсыревала, а еда плесневела. Еды и воды не хватало, и у Шаран не хватало молока.
Менекрат ни за что не подверг бы своего ребенка этому путешествию, будь у него выбор. Он понимал, что должен каждый день благодарить судьбу за чудесное избавление: но слов благодарности у ионийца почти не осталось. Только усталость и тоска по родине.
Они с Шаран не только не спали вместе ни разу за всю дорогу, но даже почти не разговаривали. Оба понимали, как это может подействовать на множество мужчин, так давно терпящих лишения. На его жену воины избегали смотреть; но Менекрат не раз замечал взгляды, которые его спутники бросают на Артембара. Даже приказ старшего не всегда может удержать изголодавшихся мужчин. А у воинов соразмерно жестокости растет и похоть!
Однако бывших рабов не тронули до самого конца дороги. Когда у Менекрата вышли собственные съестные припасы, персы начали приглашать его к своему костру, от которого эллин всегда уносил половину скудного завтрака или ужина жене.
Менекрат еще раз убедился, что азиаты могут быть дисциплинированны не менее эллинов, - а власть, которая их дисциплинирует, в отличие от эллинских идей, есть власть всеобъемлющая и почти неоспоримая…
В порту эллину помогли договориться с корабельщиками, которые плыли в Ионию. Как раз снаряжались два таких корабля: должно быть, по договору с Поликсеной, которая, верно, так и не узнала, кто сделал ее царицей.
Менекрату нечем было расплатиться за места на корабле для себя и семьи. Но Масистр, сын Виштаспы, - так звали предводителя караванщиков, выручивших его, - со смехом сказал, что ионийцу будет достаточно отдать начальнику судна в уплату один из своих тюков с шерстью.
- Почему ты помог мне? - спросил Менекрат.
Теперь, перед прощанием, наконец можно было об этом заговорить.