Это был второй большой промах. Персиянка опять испугалась и рассердилась.
- Отсюда нельзя убежать! Никак нельзя! - воскликнула она.
Менекрат мысленно назвал себя глупцом. Конечно, Шаран не имела понятия, как отсюда спастись, и не думала об этом: сама она, хотя и была рабыней, была вполне довольна своей участью. И едва ли могла найти в другом месте что-нибудь лучшее. Кроме того, женщины всегда рискуют собой гораздо меньше!
Ну а уж если Шаран приказано следить за эллином, что весьма вероятно…
Менекрат приказал себе не думать о такой возможности.
Но, кроме этого, он внезапно понял, что персиянке жаль отпускать его. Менекрат знал, что он хорош собой, хотя и мало задумывался о своей наружности; и он был, по-видимому, первым мужчиной, который уделил этой служанке столько внимания.
Менекрат пожалел про себя женщину, которая так хорошо ухаживала за ним и была так одинока. Но после этого разговора решимость его бежать только окрепла.
Он непременно вернется на родину: и все ионийцы узнают, что он испытал и повидал, живя в плену у персов!
* Женщины в Древней Персии могли быть наемными работниками, получающими плату, так же, как и мужчины. Вообще, персиянки, сравнительно с положением женщин во многих современных им культурах, были достаточно экономически независимы.
========== Глава 100 ==========
Бхаяшия вернулся на шестой день. К этому времени Менекрат успел вылепить несколько женских статуэток - две, изображающие Шаран, и одну, которой эллин попытался придать облик Атоссы. Шаран, увидев, что Менекрат лепит другую женщину, взревновала, хотя и едва ли могла узнать жену Дария: Менекрат понял это по блеску глаз персиянки. Шаран молчала, но он чувствовал, что происходит в ее душе.
Великий евнух нагрянул без предупреждения, и рабы не слышали его. Бхаяшия стремительно вошел в каморку пленника, чуть не разметав его хрупкие работы полами своего одеяния, отягощенного бесценными индийскими изумрудами. Бритая голова перса сегодня была обнажена, а глаза сильно накрашены.
Менекрат успел узнать, что такую подводку персы получают из каких-то насекомых, которых вываривают или толкут в ступке.
Эллин едва успел встать при виде хозяина; а Шаран жалобно пискнула и повалилась Бхаяшии в ноги. Впрочем, перс-кастрат не казался разгневанным – а только наводил страх, для порядка.
Шаран встала и отошла в угол – рабыня остановилась, сложив руки на животе и потупив глаза. Менекрат остался на месте.
Ему тоже не следовало поднимать взора на господина, но иониец все равно вскидывал свои серые глаза – и не мог скрыть гневного и вызывающего блеска.
Бхаяшию, однако, ничуть не раздражило это выражение непокорства. Он обозрел маленькую мастерскую, и губы перса медленно растянулись в улыбке.
Великий евнух кивнул Шаран, которая тут же приблизилась и поклонилась; господин что-то быстро ей сказал. Персиянка, выслушав Бхаяшию с полным и самым почтительным вниманием, повернулась к Менекрату.
- Выйди! – велела Шаран.
Видя, что Менекрат не трогается с места, глядя на нее и ее господина, Шаран повелительно махнула рукой.
Менекрат опустил голову и плечи и вышел, не кланяясь и не оглядываясь.
Греческий раб почти сразу услышал за тонкой глинобитной стеной приглушенный голос Шаран; он напряг было слух, но подслушивать показалось противно и бессмысленно. Менекрат отошел подальше по пустому коридору, а потом, миновав неподвижного стражника, вышел на задний двор.
Там эллин остановился, прикрыв глаза и вдыхая воздух, в котором аромат лаванды и миндаля, цветущего на склоне, смешался с запахом отхожего места. Выгребная яма была уже почти полна. Здесь бывало немало людей, и работа для слуг не переводилась! Шаран, конечно, переиначила правду, если не солгала Менекрату!
Несомненно, сейчас персиянка докладывала своему господину о поведении пленника в эти дни – может быть, хвалилась, что заставила скульптора работать, умаслив заботой и лаской, как не получалось из-под палки. Может быть, Бхаяшия давал ей новые коварные распоряжения насчет Менекрата…
Менекрат мотнул пепельной головой, которую персиянка совсем недавно причесывала. Нельзя так жить, не веря никому: даже в рабстве! Конечно, Шаран многое от него скрывает: но ведь и самому Менекрату приходится ловчить, изыскивая пути к свободе!
Художник пригладил отросшую за последние дни бороду, которую персиянка подрезала особым ножиком.
Потом послышались мягкие женские шаги. Шаран носила настоящие козловые башмачки: у нее были хорошие, добротные вещи. Менекрат повернулся к своей стражнице.
Шаран посмотрела на эллина и немного покраснела. Она волновалась.
- Господин зовет тебя. Иди, - сказала персиянка.
Менекрат глубоко вздохнул. Он зачем-то пригладил волосы, одернул рубашку, которая почти достигала колен; и вернулся в дом.
Снова войдя в свою мастерскую, он некоторое время стоял, глядя на ветхий коврик у входа, - а потом поклонился, не поднимая глаз, и приблизился к персу. От евнуха густо пахло амброй и конским потом. Тошнота подступила к горлу Менекрата.
- Ты умеешь расписывать алебастр? – спросил Бхаяшия; и эллин вздрогнул. Он и забыл, что этот человек хорошо владеет греческим языком.
- Да, - сказал Менекрат.
Он не прибавил слова “господин”, и Бхаяшия пропустил это мимо ушей. Да, царедворец, обладающий такой властью, пусть и бессмысленно злобный, должен был уметь обращаться с людьми.
- Хорошо, - сказал перс своим высоковатым невыразительным голосом. – Я привез образ богини Иштар.
Эллин увидел раскрашенную глиняную статуэтку: рогатая корона, скрещенные на груди руки.
“Исида… Нейт”, - пронеслось в голове у ионийца.
Бхаяшия знал о статуэтке Нейт, которую он сделал для царицы Египта. От персидских шпионов нельзя укрыться нигде, подумал эллин.
- Ты повторишь этот образ семикратно, - продолжил евнух. – Распишешь алебастровые статуэтки золотом и красками. Тебе доставят все нужное.
Менекрат провел языком по нижней губе. Сердце больно стучало в ребра.
- Как скоро я должен сделать эту работу? – спросил он.
- У тебя есть месяц. Одна луна, - перс усмехнулся. – Если справишься, я вознагражу тебя.
Менекрат поклонился, не решаясь ничего больше спрашивать. И тогда евнух покинул комнату.
Скульптор прикрыл глаза. Запах хозяина все еще стоял в комнате – этот неистребимый запах богатого и бесстыдного кочевника, пропитывающий ковры, войлоки, волосы.
Эллин сел, привалившись спиной к холодной стене. Он бездумно взял в руку топорно, грубо сработанную глиняную фигурку Иштар. Менекрат поглядел на нее, потом отложил и уткнулся лбом в колени.
О какой награде говорил этот перс? Разве может что-нибудь скрасить ему жизнь в рабстве? Вкусная пища? Кричащая цветами, как у всех дикарей, одежда? Золото?.. Или ему снова лгут, но какой в этом смысл?..
Тут он заметил, что не один. В дверях стояла Шаран.
Когда Менекрат пошевелился, персиянка подошла к нему и присела на корточки напротив пленника. Она взяла его лицо в ладони, заставив посмотреть себе в глаза.
- Что он сказал тебе? - спросила Шаран.
Менекрат вяло усмехнулся.
- Твой господин обещал мне награду, если я закончу работу в срок, - сказал скульптор. - Но что он может дать мне?
Шаран погладила его по волосам.
- Награда может быть не только в том, чтобы дать, - сказала азиатка, - но и в том, чтобы не отнять! Может быть, если ты угодишь господину, он не разлучит тебя со мной!
Менекрат приподнялся, впившись в нее взглядом.
- Что ты говоришь?..
Эллин попытался представить, что эту женщину, ставшую ему единственным другом здесь, отнимут, увезут. Еще неделю назад он не ведал о ее существовании. Но при мысли, что он может остаться в этом месте без Шаран, художнику вдруг стало так тоскливо, что захотелось умереть.
- Чтоб твой Бхаяшия сгорел в вашем аду, - прошептал Менекрат.