Но прежде, чем иониец успел все это осмыслить, перс отрывисто приказал ему по-гречески:
- Встать.
Скульптор поднялся, растерянно держа свою кружку. Почему-то Менекрату вдруг жизненно важно показалось сохранить ее: единственное, что он успел приобрести в плену.
- Больше ты никогда не будешь сидеть передо мной, - продолжил властительный перс, хорошо говоривший по-гречески. И эллин услышал, что голос этого человека высоковат для мужчины, почти женский. Перед ним был царский евнух!..
Не тот ли, от которого они с Тураи пытались бежать?
- Зачем меня сюда привезли? - спросил скульптор, как можно спокойнее.
Евнух усмехнулся.
- Тебе скоро расскажут. А теперь следуй за мной.
Менекрат пошел за своим новым хозяином, завороженно глядя, как переливается его одеяние. “Я теперь раб?” - спросил скульптор себя. Персы, видимо, посчитали, что да!
Но тут царский евнух распахнул дверь в какое-то длинное строение, откуда пахнуло глиной и ветошью. Менекрат прищурился, всматриваясь в темноту: а потом вскрикнул против воли.
Перс засмеялся, очень довольный его испугом. И было отчего.
В хижине сидело несколько человек, без сомнения, эллинов. Все они были одеты в лохмотья, и все безобразно искалечены. У одного отсутствовал глаз - голая глазница не была ничем прикрыта; у другого вырваны ноздри, у третьего отрублена правая кисть и правая ступня…
- А этот лишился языка, потому что дерзил, - спокойно и мягко сказал перс, показывая Менекрату на последнего пленника. - Но все они отличные ремесленники, и продолжают делать свою работу! Ты можешь говорить со всеми, кроме немого!
Евнух засмеялся собственной шутке.
Менекрат несколько мгновений не мог выговорить ни слова в ответ от ужаса и негодования. А потом произнес:
- Меня тоже? Вот так?..
Он мотнул головой в сторону своих несчастных сородичей.
- Нет, - улыбаясь, ответил евнух. - Пока ты… не дашь повода. И жить ты будешь в другом месте.
Дверь в хижину снова захлопнулась. Менекрат ощутил невольное постыдное облегчение.
- Но поскольку ты теперь моя собственность, тебя нужно пометить, - сказал перс.
Этот высоковатый ровный голос, не мужской и не женский, был ужасен. И Менекрат, слушавший своего хозяина в оцепенении, понял, что с ним хотят сделать, только когда его схватили за плечи двое охранников. Кружка выпала из руки художника и разбилась.
Закричав, он стал вырываться изо всех сил; но пленника быстро одолели и уложили лицом на землю. Плащ задрали, закутав голову; со спины у скульптора сорвали хитон.
- Вы за это заплатите, паршивые собаки!.. - выкрикнул эллин; но его крик заглушила пыль, набившаяся в рот и нос. Он вычихнул грязь, смешавшуюся с его слезами; а потом завопил во всю мочь, извиваясь в руках воинов. Раскаленное железо обожгло его спину между лопаток: и жгло целую вечность.
А потом его оставили лежать на земле, всхлипывая и бормоча проклятия. Сил на борьбу уже не осталось.
Менекрат не сопротивлялся, когда его снова вздернули за шиворот и потащили куда-то - туда, где ему теперь предстояло жить.
* Начальник гвардии персидского царя, одновременно осуществлявший надзор за всеми чиновниками.
========== Глава 97 ==========
Царица Атосса, сидя в детской, покачивала на коленях своего сына - пятилетнего Хшаяршана, или Ксеркса, как его называли на эллинский манер. Мальчик был красивый - в мать, но капризный и вялый, и мать опасалась, что наследника подтачивает скрытый недуг, которого не могут распознать лекари. Даже блестящий греческий врач, вырезавший самой Атоссе опухоль на груди, кротонец Демокед, - и он разводил руками.
Царица в конце концов в гневе разогнала всех врачей и призвала придворных магов, которые наполнили комнату песнопениями и благовониями. Сама государыня скоро начала задыхаться от фимиама, но Ксеркс неожиданно ожил и повеселел, глядя на суету вокруг себя. Магия ли помогла - или мальчику просто нравилось видеть, как о нем все хлопочут?
Один из магов, видя такое чудо, подошел к Атоссе и с низким поклоном прошептал:
- Государыня, твой сын знает, что будет властелином мира. Он покорит себе и эллинов, которые будут поклоняться ему так же, как сейчас служим ему мы, верные рабы…
Атосса, прищурившись, посмотрела на мага.
А потом усмехнулась.
- Ты прав. Вот лучшее лекарство для моего сына… и для всех царей!
Как бы то ни было, нрав Ксеркса и здоровье его от колдовства не улучшились - и великая царица распустила магов, как и врачей, ничего им не заплатив. Однако слова льстеца укрепили ее в том, что она и так знала. Каким бы ни вырос Ксеркс - храбрым или робким, сильным или изнеженным - ее старшему сыну будет принадлежать весь мир.
- Этого желает бог, - прошептала мать, поцеловав мальчика. - Это даст тебе Ахура-Мазда!
Погрузившись в такие мечтания, Атосса не услышала, как вошла служанка.
Подняв голову, она аккуратно ссадила ребенка с колен и, кивнув няньке, оттолкнула царевича от себя легким шлепком. А потом обратила все внимание на Артониду.
Девушка поклонилась, но осталась на пороге, сложив руки на животе и облизывая губы.
- Царица…
Атосса сдвинула брови.
- Что ты мнешься? Иди ближе!
Артонида приблизилась, остановившись в нескольких шагах от кушетки, на которой расположилась великая царская супруга. Атосса впилась взглядом в бледное лицо прислужницы.
- Что, по-прежнему никаких следов?
Артонида покачала головой и опустилась на колени.
- Ничего, великая царица!
Атосса некоторое время смотрела на девушку: губы ее задрожали, точно от ярости. А потом она громко расхохоталась, отчего Артонида отшатнулась в испуге.
- Как ты глупа! И как я была глупа! И какой глупец Бхаяшия, - пробормотала государыня, прижав к груди красную пуховую подушку, точно обнимала друга. Она весело посмотрела поверх бахромчатого края на Артониду.
- Встань, я не прикажу тебя пороть! Не бойся.
Служанка неуверенно встала.
- Царица, но ты… - начала девушка.
Атосса засмеялась.
- Ты, как и Бхаяшия, думаешь, что мне нужно, чтобы грек нашелся. Что я сокрушаюсь о его потере, - сказала она, поправив свои густые волосы, занавесившие щеку. - А злобный евнух сделал лучше, чем сделала бы я сама! Он спрятал его или убил - теперь, когда художник больше не нужен!
Великая царица встала с лежанки и положила руку на плечо любимой прислужнице.
- Неужели ты думаешь, что я могу позволить какому-то ионийцу после меня ваять других женщин? Эллинок - простых эллинок!..
Атосса сжала плечо девушки; та непроизвольно вскрикнула от боли, которую причинили острые алые ногти царицы. Тогда госпожа разжала руку и погладила Артониду по голове.
Она отошла от служанки, сложив руки на груди, - уже погруженная в собственные царские думы.
- Все устроилось как нельзя лучше, - прошептала великая супруга Дария. - Да, сама я не могла бы устранить грека, - ты ведь понимаешь, что это бесчестно? - проговорила она уже в полный голос, обернувшись к своей наперснице.
Та серьезно кивнула.
- Понимаю, моя госпожа.
- Но теперь Бхаяшия ни за что не позволит мне найти его, страшась моего гнева, - Атосса рассмеялась. - Раскрыв такое преступление, я буду принуждена сурово покарать за него! А Бхаяшия весьма нужный и умный человек… хотя и исполнен злобы, которая порою находит сток.
Артонида сложила руки, восхищаясь словами госпожи. Государыня Хутаоса* рассуждала так, как только и следовало мыслить царице. Когда-то давно Артонида порою испытывала отвращение к притворству и холодной расчетливости повелительницы - ведь последователи Заратуштры воспитывались в ненависти ко лжи! Но теперь служанка понимала каждый шаг во благо Персии, предпринятый госпожой, - великая царица открывала ей свои помыслы. Более высокой чести трудно было удостоиться!
Царица подошла к окну и распахнула ставни. Потом внезапно обернулась к няньке, наморщив лоб, точно от головной боли.