Менекрат опустился на колени с искренней благодарностью и сожалением.
- Я не могу, госпожа, - сказал он. - Зов родины сильнее! И я не смогу работать для тебя так же хорошо, если забуду свою страну, - прибавил иониец.
Он опустил голову почти покаянно.
Персиянка неподвижно смотрела на него: в этот миг она была страшна. Задрожали сжатые губы, черные глаза расширились, точно она выпила какого-то возбуждающего кровь зелья - из тех, какие превосходно готовили в Азии.
- Хорошо! Очень хорошо! Пусть уезжает! - наконец выкрикнула Атосса, не обращаясь словно ни к кому: и стремительно вышла со своей свитой.
Тураи несколько мгновений смотрел на грека. Он покачал головой, словно не веря тому, чему только что оказался свидетелем.
- Что ты сделал! - воскликнул слуга Нитетис. Он побледнел, несмотря на все свое самообладание.
- А что? - отозвался художник.
Менекрату сделалось страшно, когда он увидел лицо друга, но скульптор старался бодриться.
- Не мог же я согласиться!
Тураи вздохнул.
- Ты совершенно не годишься для переговоров с азиатами, - сказал он с глубокой досадой. - Разве можно так прямо отказывать великой царской супруге? Потянул бы время… сделал вид, что обдумываешь ее щедрое предложение, а там…
- Я так не могу, - оборвал его скульптор. - Я поступился уже стольким здесь… собой я поступиться не могу!..
Тураи долго не отвечал. А потом спросил с устрашающим спокойствием:
- А ты знаешь, что может воспоследовать за твоим отказом?
Менекрат опустил голову.
- Да, - сказал он. - Все равно… я не могу!
Тураи кивнул, огладив свой чистый подбородок.
Теперь уже поздно сожалеть: может, удастся еще сделать хоть что-нибудь! Египтянин быстро вышел, оставив товарища в одиночестве.
Менекрат долго смотрел на статую Атоссы; а потом прошептал мраморной царице:
- Кажется, это единственное, что я сделал правильно… Теперь можешь казнить меня как угодно!
Но при мысли о казни художник невольно задрожал: Менекрат успел наслушаться, какие изуверские способы используют персы для расправы с неугодными. Обезглавить, как сделали бы в Элладе… нет, его соотечественники были просты и прямы в своем обращении с врагами, как отличались прямотой во всем. А вот персидские палачи могли убивать свои жертвы днями и неделями - причем приказать казнить здесь могли по совершенно ничтожным поводам!..
Менекрат понадеялся на своего находчивого друга. Взывать к богам родины в этой стране казалось бесполезным.
Тураи пришел через долгое время. Вид у него был понурый.
- Что ты узнал?.. - воскликнул скульптор.
- Ничего хорошего… хотя пока и ничего дурного тоже, - Тураи скупо улыбнулся. - Охрану нам не усилили… возможно, царица даже не рассердилась. Но если ты сейчас попытаешься бежать, ты разгневаешь ее без всякого сомнения, и тогда пощады не жди, - докончил бывший жрец, в упор посмотрев на Менекрата.
- Без тебя я все равно не ушел бы! - воскликнул эллин.
Он подошел к стене и уперся в нее обеими руками, опустив голову: чувствуя ладонями шершавый известняк.
- Что же теперь?..
- Подождем, друг экуеша, - сказал Тураи. - Может быть, Атоссе просто нужно дать успокоиться, и тогда она отпустит нас и даст сопровождение. Скорее всего, так и будет, - прибавил египтянин с ударением. - В любом случае, попытавшись бежать, ты почти наверняка погубишь нас обоих и сильно навредишь своей Ионии!
Менекрат кивнул.
- Подождем, - сказал художник. - Подождем! - повторил он, подняв голову.
Тураи кивнул; и оба улыбнулись друг другу, с одинаковым выражением на бледных лицах.
Им не пришлось мучиться ожиданием. Тою же ночью Менекрат, ворочаясь без сна на своей мягкой постели, услышал у двери шорох.
Эллин быстро сел; египтянин тоже. Тураи, похоже, не сомкнул глаз, как и эллин.
- Кто это? - прошептал скульптор, подбираясь и готовясь обороняться. Хотя оружия при нем не было, но…
Менекрат разжал свои сильные руки, ощутив касание длинных женских кос и густой запах благовоний.
- Это ты! - шепотом воскликнул он.
- Молчи! Да, это я, Артонида, - прошептала служанка великой царицы.
Она отступила от скульптора и оглянулась на его помощника.
- Моя госпожа приказывает вам обоим уходить из дворца, немедленно, - прошептала персиянка.
Тураи быстро перевел: хотя эллин уже и сам наполовину догадался.
- Что случилось? - приглушенно воскликнул Менекрат. Он встал и начал искать плащ.
- У вас есть враги… один евнух, имени которого я не могу назвать, - сказала Артонида. - Этот евнух хочет тайно пленить вас обоих, и приказать отрубить художнику уши и нос. Как будто это моя повелительница приказала сделать такую гнусность… чтобы грек не вернулся домой и не сотворил больше никакого великого художества! Этот негодяй хочет, чтобы Иония опять стала врагом Персии и великой царице, - объяснила девушка.
Тураи отрывочно перевел слова Артониды.
Все поняв, товарищи в ужасе застыли. Но тут посланница государыни прикрикнула на них:
- Скорее! Вы хотите, чтобы вас поймали? Я покажу, куда вам идти, для вас снаружи приготовлены лошади и проводники!
Сомневаться было некогда. Тураи кивнул другу:
- Давай быстрее, экуеша!
Они похватали свои пожитки; Менекрат успел сунуть в заплечную сумку сверток с золотом. Артонида, подбежав к двери, делала им знаки рукой:
- Быстрее, быстрее!
Они выскользнули в коридор следом за персиянкой. Девушка поспешила вперед: в переходах горели светильники, но им пришлось избегать света. Артонида отыскивала для эллина и египтянина дорогу в обход и стражей, и стенных факелов.
Толкнув какую-то неприметную дверь в стене, служанка Атоссы остановилась. Из-за двери пахнуло сыростью и железом.
- Пройдите до конца коридора, там выход наружу. Мне дальше нельзя с вами, - сказала персиянка, отступая.
Она поправила косы.
- Да хранит вас единый бог.
- Тебя тоже, - откликнулся Менекрат, полностью понявший это последнее пожелание.
Художника в этот миг переполняла благодарность к своей спасительнице и к мудрой супруге Дария.
Робко улыбнувшись, Артонида растворилась в темноте.
Товарищи быстро шагнули в дверь. Тураи тут же захлопнул ее: они оказались в темноте.
- Стой, - громко прошептал египтянин скульптору, который уже направился дальше. Менекрат остановился.
- Что такое?..
Привыкнув к темноте, они видели, как блестят белки глаз друг друга. Египтянин различил, как отсвечивает на плече художника серебряная фибула с изображением оскаленной львиной морды.
- Это может быть ловушка, - сказал Тураи.
- О чем ты говоришь? - спросил Менекрат.
Тураи улыбнулся в темноте. Потом придвинулся ближе.
- Может быть, царица Атосса в самом деле задумала сотворить с тобой все то, о чем говорила ее служанка, - изувечить, чтобы ты не смог показаться перед сородичами. Едва ли Атосса хочет, чтобы ты повторил свое свершение, - сказал бывший жрец. - А вину свалит на этого великого евнуха или кого-нибудь еще, кого хочет подставить…
У милетца округлились глаза.
- Что же тогда делать?
Тураи усмехнулся.
- Теперь - ничего. Не возвращаться же! Но ты предупрежден.
Менекрат пошарил у себя под плащом: у него на поясе был нож, у Тураи тоже… но сумеют ли они воспользоваться оружием в драке, да еще и ночью?.. Художнику никогда в жизни не приходилось этого делать!
Тураи откачнулся от стены напротив. Друзья увидели, что в конце коридорчика обозначились очертания полукруглой наружной двери: стало видно, как поблескивает ее железная оковка.
- Вышел месяц… Хорошо, - прошептал египтянин.
Он нашарил свой нож; потом кивнул.
- Не отставай.
Товарищи быстро дошли до конца коридора. Египтянин приналег на дверь - она не подавалась: скульптору неожиданно стало страшно, что та не откроется.
Но тут дверь скрипнула и распахнулась: очевидно, заклинило от сырости. Эллин и египтянин вышли, и их обдало холодом и запахом навоза. Этот запах в Персии проникал повсюду.