— Пришел в себя? — теперь над головой раздался голос Шона.
Похоже, друзья уже замучились ждать, пока Джон вынесет из Анимуса что-то полезное, и начали поодиночке сбегать в город расслабиться. Шон был один, девчонки испарились.
— Здесь только я, можешь не оглядываться, — приятель подал руку, помогая сесть, но не задержался — с невероятно деловитым видом отошел обратно к своему захламленному бумагами столу. — Девчонки слиняли в магазин. И не гляди на меня. Я понимаю, что тебе после таких воспоминаний, может, уже и всё равно, а мне пока еще нет.
Джон понимал, что приятель шутит, но всё равно желание съездить ему по морде подавил с трудом. Попробовал бы сам нырять в такое прошлое!
— Нашел что-нибудь? — поинтересовался Джон.
— Это, скорее, я у тебя должен спрашивать, — Шон повернулся и удивленно вскинул бровь.
— В храме еще раз побывали, — подумав, сообщил Джон. — И там всё взорвалось! Десять человек чуть не в клочья разорвало. Меня до сих пор мутит. Вот вам и частица Эдема.
— Странно, — Шон пробормотал что-то еще, побарабанил пальцами по столу… — Про землетрясения слыхал, про глюки и спецэффекты слыхал, а вот чтобы взрывалось… Ты уверен, что взорвалось, потому что там частица Эдема?
Джон пожал плечами:
— Я ее не видел. И не мог увидеть, потому что если бы предок туда полез, то я бы никогда не родился. Видел бы ты эту кровавую баню…
— Не горю желанием, — вежливо открестился Шон, хотя Джон с легким раздражением подумал о том, что Шон хорошо устроился — и ассасин, и именитых предков вроде как не имеет.
Джон машинально прищурился, воспользовавшись новоприобретенным зрением. Наверное, потому, что пытался найти хоть что-то хорошее в том, что у него самого такие предки нашлись. И тут же увидел…
— Шон, — изменившимся голосом произнес Джон, стараясь не спугнуть ощущение — оно было слишком слабым. — Знаешь, а твой портрет… светится. Ну, тот, который ты распечатал. То есть я что-то вижу. Не так, знаешь, как в храме или рудракши эти гребаные, но рожа… переливается как будто немножко.
— Да?! — ученый сразу оживился. — Буду рыть всё про этого Кавендиша-Бентинка! Я не я буду, если не нарою! Но как тебе кажется, это не он всё-таки?
Джон моргнул пару раз, возвращая нормальное зрение, и уже уверенно покачал головой:
— Нет, не он. Я видел Джереми после взрыва, когда ему не до внешности было. Так вот, это совершенно точно не он. Но вроде немного похож. Может, родственник?
— Будь уверен, к твоему следующему возвращению из Анимуса я буду знать его родню до седьмого колена, — торжественно поклялся Шон. — Ты только что полезное приноси.
— Еще я узнал, почему Джереми один действует, — Джон вздохнул. — Потому что жадный и хочет захапать частицу Эдема себе. То есть хотел, он ведь помер уже…
На этих словах Джон почувствовал, что зрение вновь помутилось, но уже не так… Как будто предок был недоволен его словами, как будто не только Джон наблюдал за ним через Анимус, но и тот Джон Бэрроуз, что жил два века назад, тоже мог заглядывать в будущее и был… Джон сморгнул — и это «дежавю в квадрате» пропало.
— Думаю, через пару сеансов узнаем, — постарался подбодрить его товарищ. — Ты там так… плотненько его воспоминания переживаешь, но ведь остался день, да? Я соку яблочного купил и мороженого — вместо того, что вы у меня бессовестно сожрали. Только получишь ты это не раньше, чем расскажешь, куда частицу Эдема девал, дабл-Джон Бэрроуз.
Джон поежился. Так и крышей можно тронуться… Но он упрямо уселся обратно в кресло и потребовал:
— Отправляй. Сам уже побыстрее с этим разделаться хочу.
— Смотри, — Шон старательно закрыл крышку прибора и хмыкнул. — Смотри, умом не тронься, я имею в виду. А то начнешь сам по джунглям бегать, как папуас, и кричать что ассасин.
И последнее, что успел подумать Джон до полной загрузки Анимуса — это то, что вовсе не как папуас. Если уж бегать по джунглям, то в настоящем одеянии ассасина, а не в этой пошлой голубой солдатской форме…
***
Над Индией царил мирный вечер. Темнело тут быстро и сразу, и на кобальтовом небе ярко мерцали звезды — почти как те странные узоры на стенах храма. Столь же контрастные и столь же загадочные.
Джон стоял в спальне у самого окна и вдыхал вечерний воздух, сладкий и вкусный, полной грудью. Удастся ли увидеть еще один закат?
Джон не обольщался насчет предстоящего ему, а потому стоял почти обнаженным, в одних исподних штанах. Во-первых, так было не жарко, а во-вторых, всё равно раздеваться придется. Он даже задумался, куда делись его итальянские тряпки. Почему-то не хотелось оставлять в этом доме… частицу себя. Джон не знал, удастся ли выжить, но даже умереть хотел цельным, не отдавая врагу ничего, что бы было дорого сердцу. Довольно с тамплиера и того, что тот несколькими прикосновениями разрушил чужую жизнь. Все они такие.
Окно было приоткрыто, и Джон видел в стекле свое немного искаженное отражение. Брови обгорели, как и ресницы, но поскольку были светлыми, смотрелись не слишком страшно. Гораздо хуже дело обстояло с волосами — все выбившиеся из хвоста прядки опалило неровно, и на затылке они больше не собирались, а не собранные вились и пушились, придавая Джону вид встрепанного воробья. Джон даже смочил волосы водой — всё лучше, чем ничего.
За те часы, что он провел в ожидании вечера, он пытался по памяти восстановить руны из храма, и даже неплохо их запомнил, но в своих изысканиях далеко не ушел. Знаний по индийским закорючкам у него было маловато (точнее, почти никаких), а все самые нужные книги Джереми утащил в свой кабинет. Джон попробовал расшифровать с помощью обычного словаря те закорючки, что запомнил точно, но выходила какая-то ерунда.
Одна отрада — стекло так и не вставили. Когда Джон под конвоем прибыл в библиотеку, под окнами смачно ругались солдаты и рабочие. Костерили друг друга на чем свет стоит, и Джон понял, что его вчерашняя вылазка стоила солдатам двойного наряда, а рабочим — бесплатного труда. Теперь все были при деле.
Правда, теперь из-за этого точно не удастся пробраться к Августине еще разок — сад кишел солдатами, и потому Джон слегка тосковал. Удастся ли еще вообще поговорить с ней? Быть может, прошлая встреча — такая короткая и неловкая — была последней.
Джон как-то иначе посмотрел вообще на всё, и, как ни странно, разговоры с Джереми, врагом, помогли. Джон больше не чувствовал себя одиноким и несчастным. У него есть отец и сестра, и даже по старшему брату, Ричарду, Джон сейчас скучал. А что всё так сложилось… Трагическая случайность, виноваты все — и никто одновременно. Отец — потому что уехал, даже не предупредив о возможной опасности; сестра — потому что отвлекала и не дала времени принять, возможно, более разумное решение, чем назваться любовником отца; брат… Вот Ричард ни в чем виноват не был, но Джон всё равно поминал его с горечью — сидит там, в Норгберри, почтовых голубей рассылает…
Джон смотрел и смотрел… даже не в окно. Смотрел на стекло, отражающее пламя свечи. Думал о том, что жить так, как Джереми, не согласился бы ни за что на свете. Какой смысл в деньгах, или власти, или мести, или даже в победах, когда ты одинок настолько, что чуть ли не откровенничаешь с «Жу-жу», которому платишь? Когда даже на чужой земле никому не доверяешь, когда похищаешь чужих дочерей и трахаешь чужих любовников? Что за душой есть своего?
Джон покачал головой. Пламя свечи колыхнулось, и поначалу он подумал, что это от того, что от движения отражение меняется, но потом понял, что враг пришел — и абсолютно бесшумно. Поразительно, как похоже исполнение — и какие разные цели…
— Скучаешь, детка? — негромко окликнул его Джереми.
— Нет, я… — Джон вздохнул; плечи поднялись и опали. — Нет, не скучаю. Привык.
— Жу-жу… — Джереми помолчал и неожиданно предложил. — Хочешь, буду называть тебя по имени?
— Не надо, — Джон даже не повернулся. От этого предложения стало немного жутко. — Когда меня звали по имени, у меня была совершенно другая жизнь. Теперь я… просто Жу-жу.