Джон почувствовал, как в груди екнуло. Он отдал этому чертовому тамплиеру всё, махнул рукой на себя и на свое будущее, а тут… Что же могло быть ценнее? И тут в голове прояснилось — наследие Первой Цивилизации. За эти вещи — редкие и опасные — велась такая борьба, что чья-то честь и жизнь уже не в счет. За них проливались моря крови.
И это отец утаил?! Привез с собой взрослого сына, почти посвященного в ассасины, и скрыл, что охотится за наследием Первой Цивилизации?! Это было почти что подло, но Джон знал, что долг — превыше всего. Возможно, отец сумеет объяснить, зачем так поступал…
— Я готов, — кивнул Джон.
***
Перед глазами слегка расплывалось, окружающая обстановка потускнела и замерла, а в ушах раздался голос Шона:
— Эй, ты живой? Ребекка обещала снизить нагрузку.
— Живой, и даже очень, — уверенно откликнулась Хлоя. — Показатели хорошие, он отлично всё переносит. Но я бы сделала перерыв.
— У него есть возможность выйти из Анимуса, если что-то пойдет не так, — немного виноватым голосом произнесла Ребекка.
— Заткнулись, девочки, — ласково произнес Шон и продолжил. — Ну, если живой, то вот тебе справка. Отец Джона действительно едва не погиб, еще когда учился в академии, но исторических фактов не сохранилось, а его память никто не исследовал. Из живых потомков мы знаем только тебя, но, боюсь, ты рехнешься, если еще и жизнь Бэрроуза-старшего начнешь изучать.
— И времени нет, — влезла Ребекка.
— И времени нет, — согласился Шон. — Зато мы знаем, что после тяжелого ранения Бэрроуз в академию не вернулся, а чем занялся — непонятно. И никто не знает, кто и почему едва не отправил его на тот свет.
— Джон, — требовательно обратилась к нему Ребекка. — Будь внимателен. Шон перекопал уйму информации, но никого, кто мог бы быть тем тамплиером по имени Джереми, не нашел. Скорее всего, это не настоящее имя. Нам нужно узнать, кто это, только тогда мы сможем действовать дальше.
Джон шевельнул пальцами, надеясь, что это покажет товарищам, что он готов продолжать, и тут перед глазами мелькнула заставка Анимуса, а звуки извне померкли. Он снова был в комнате Джереми, только теперь — в солдатской форме.
***
Джон с недоумением оглядел себя. Только теперь он задумался, отчего солдаты Джереми носят такую форму — не алую, как у солдат колонистской армии, а светло-голубую. Синюю форму носили французы, но во-первых, в поместье Джон ни разу не увидел и не услышал ничего, что могло бы относиться к лягушатникам, а во-вторых, французская форма была много темней.
Этот вопрос следовало прояснить, а пока Джон махнул на это рукой, восприняв только самое главное: таких врагов гораздо легче отличить в схватке, так что это было даже хорошо. Плохо, конечно, что отцовские солдаты сделают точно такие же выводы, но Джон надеялся, что ему не придется сражаться — как, когда нет ни меча, ни кинжала, ни ножика для сыра? — а доведется принять участие в чем-то более важном и полезном. Если доведется, конечно.
Но для начала следовало сделать одну очень важную вещь. Необходимо было навестить Августину и предупредить, что он отправляется с врагом… куда-то. Сестра должна знать, что он не забыл о ней, что он обязательно вернется и спасет. Как только сможет.
Времени пока хватало, и Джон выглянул в окно. Окно выходило в сад и никак не годилось для его целей, однако дверь была заперта снаружи.
Выбора особо не оставалось, но Джон медлил. Если его увидят — конец. Конец легенде про недалекого паренька, сожительствующего с Бэрроузом-старшим. На его месте появится ассасин — сын Бэрроуза, который обманом втерся в доверие к предводителю тамплиеров. От этой мысли было едва ли не страшней, чем вчера, когда Джон соглашался на сделку.
Августины в саду уже не было. То ли она утомилась от садовых работ — ведь сама раньше ничего подобного не делала, то ли ее сейчас допрашивают. Зато в саду то и дело мелькали светло-голубые пятна на фоне зеленой листвы и травы. Джон сосчитал солдат, прогуливающихся по дорожкам, и пришел к выводу, что их многовато. Четверо внизу, и еще двое — на башенке, венчающей крыло поместья. И Джон был готов голову отдать на отсечение, что у тех, кто на башенке, найдутся и пистолеты, и ружья. Под окном были кусты, которые вполне могли его укрыть, но вот курсировали солдаты так разумно, что не было ни шанса, что его не увидят, пока он будет висеть на стене. Что тут можно сделать?
И тут где-то вдалеке раздался чей-то зычный голос, и солдаты, как по команде, потянулись в ту сторону. Джон понял, что это — шанс. В тот момент он не думал, как будет возвращаться, а просто перемахнул через подоконник и, торопливо хватаясь за выступы, спустился в сад и замер в кустах.
Растительность в ужасном индийском климате была густой, и даже предательская голубая форма довольно успешно маскировалась сочной, жирной и яркой листвой.
Джон короткими перебежками добрался до края крыла и, влетев внутрь, затаился в тени, хотя сердце колотилось так громко, что, казалось, его уже слышно по всей округе. Но нет, кажется, никто ничего не заметил. Двое солдат стояли чуть в отдалении от входа — там, где проходила гравиевая дорожка, и вовсе не ожидали, что ассасин вломится со стороны газона.
А в коридоре пока никого не было. Джон еще помнил, как его вели здесь в самом начале. Солдат было много только в святая святых, прочие же коридоры охранялись довольно небрежно. Джон осторожно поднялся по лестнице и первым делом проверил одну из своих догадок.
Да, статуи, которыми были украшены коридорные ниши, давали неплохое укрытие. Не спрячешься, если враги смотрят с двух сторон, но если только с одной, то можно было протиснуться и скрыться от взгляда.
Джон примерно помнил, где отделилась группа солдат, конвоирующих сестру, и устремился туда, надеясь разобраться на месте. Передвигался так, как учил отец — не слишком медленно, не слишком быстро, зато уверенно. Пару раз вызывал подозрения, и приходилось приостанавливаться и дожидаться, пока солдаты уйдут. Слава Богу, у них было достаточно мало мозгов, чтобы они проверяли свои догадки молча — и это позволяло ориентироваться по их голосам.
В коридоре, куда увели сестру, стражи явно хватало. Джон затаился неподалеку от входа и слушал разговоры — довольно унылые. Сразу стало ясно одно: Августина в комнате, которую ей отвели, и никто ее не допрашивает, потому как обсуждали «капризную стерву» и «сладкую девку», которая даже в плену любого доведет до сумасшедшего дома. Но Джон пока не понимал, как пробраться через толпу стражников, да еще и по пути раздобыть ключ, ведь сестру наверняка заперли, как и его самого.
Он дважды выбирался из укрытия, пытаясь найти какой-нибудь выход, и дважды прятался, как только солдаты замечали движение, но на третий раз ему не повезло. То ли мужик попался въедливый, то ли опытный, а может, ему уже намозолило глаза, что рядом постоянно что-то мелькает… Джон привычно спрятался за статуей, но тот упрямо рыскал по коридору, и стало понятно, что не успокоится, пока не найдет. Джон испуганно протиснулся дальше, понимая, что вот-вот… И это случилось: с дальнего конца коридора появились еще двое. Шансов остаться не обнаруженным не осталось, и Джон шагнул в коридор первым, пытаясь придумать оправдание, как оказался тут. Тревога за сестру была понятной, но Августина ныне сестрой ему не была, да и вопрос, как ему удалось покинуть комнату, оставался открытым…
Крепкий рослый солдат, который так долго его искал, вдруг громко вскрикнул и толкнул в плечо. Джон уже ожидал, что ему сейчас заломят руки за спиной и препроводят к Джереми, но солдат только грязно выругался и рявкнул:
— Что ты тут шаришь?
Джон чувствовал, что губы дрожат, и не мог выдавить ни слова. Впрочем, уже через несколько мгновений он возблагодарил небеса за эту немоту, потому что следующие слова солдата прозвучали, как гром с ясного неба:
— Можно подумать, нам с этой стервой якшаться охота! Я бы тоже спрятался, а работать кто будет? У меня со вчера в брюхе ничего не было, живот к спине прирос, а смены как не было, так и нет!