Им оказалась сорокалетняя баба со щербатым ртом и волосами паклей. - О, люди! Я все вижу! И тебя, мерзкая карга, мешающая мне выздоравливать! - проорала я. - Маэстро, вы маг, - я кинулась ему в ноги, - нет, волшебник, - я поняла, что сказала что-то не то, вернее кудесник!
Маэстро ласково погладил меня по голове:
- Иди, дочь моя.
- Как же она пойдет, - раздалось из толпы, - у нее же нога сломана.
Мы переглянулись с Маэстро, но он нашелся быстро:
- Нет, дочь моя, я сказал: иди, ты абсолютно здорова!
Я подскочила на ноги, наверное, излишне резво, потому как раздалось: "О, как молодая коза!"
И, опустив глаза, сказала:
- Век Вас не забуду!
Я облокотилась на руку Юрчика и, специально хромая, прошествовала к выходу.
- Ну, все бежим! А то бить сейчас будут!
- Что? - не поняла я.
В это время из шатра донеслись крики: "Люди, кошелька нет!"
Перегоняя друг друга, мы с Юрчиком побежали. "Вон она, слепо-глухо-немая! Стой, мошенница!" - услышала я и припустила еще быстрее. Мысль быть пойманной обворованной, а потому разъяренной толпой придавала мне скорости и прыти, юродивый не отставал ни на метр. Уходили мы теми же переулками, которыми я два дня назад водила музыкантов. Сейчас я прекрасно поняла, что они чувствовали в тот момент. Мы были уже в трущобах, когда голоса совсем смолкли. Еле дыша, я остановилась. Юрчик схватился за бок и повалился на снег:
- Ох, дева, хорошо бегаешь.
- Еще бы, - отдышавшись, подтвердила я, - жить захочешь - не так побежишь. Гони мои 15 золотых.
- Десять! - возмутился мужик.
- А я сказала пятнадцать, я всю работу сделала, а ты мне не сказал, что пока я там распиналась - народ грабили!
Юрчик скривился и достал кошелек, который ему дал толстяк, там было не меньше 40.
- Ах ты, жук! - воскликнула я. - Давай половину, а то глаз выбью! Ни один Маэстро не поможет.
Тот едва не плача отсчитал 20 золотых и протянул мне:
- Никогда с тобой больше связываться не буду, - протянул он плаксиво.
- И, слава богу! - расхохоталась я.
- Реквизит верни!
Я с готовностью стянула грязную одежду, скомкала и бросила Юрчику.
- Лови свой реквизит, - развернувшись, и уже не боясь, что меня узнают, пошла по направлению к дому.
Сердце пело от радости: в кармане позвякивали 20 новеньких блестящих золотых, я шла в красивом тулупчике, и это ничего, что от него сейчас несло собачкой, главное, жизнь налаживается!
Напевая под нос, я повернула на узкую улочку и тут услышала это плач, детский плач, как во сне, только сейчас он был вполне реальным. У меня мелко затряслись руки. Ребенок! Поддавшись порыву, я побежала на крик и, завернув в один из переулков, увидела его.
Маленький мальчик, двух-трех лет отроду. Он был в одних тоненьких штанишках, грязных и рваных на коленях, и ярко-желтой льняной рубахе. Босые ножки стали совсем красными, его всего колотило от мороза и страха. Он плакал и размазывал слезы по чумазому личику, эти заплаканные глаза могли разжалобить даже самого закоренелого преступника.
Испытывая к нему огромную жалость, я протянула руку:
- Малыш!
Трансформация в ребенке произошла незамедлительно: он поднял на меня черные без белков глаза и зарычал, обнажая короткие острые зубы. Я шарахнулась. Это был пропавший данийский мальчик! Первым моим желанием было убежать: этот ребенок был опаснее многих известных мне диких животных, но что-то остановило меня, что-то как будто подтолкнуло в спину.
- Эй, малыш, - удивляя сама себя, произнесла я как можно ласковее, малыш, ну ты что, не бойся, я не причиню тебе вреда. Иди ко мне.