Минуют огромный скалистый свод Манн-Порт, под которым может пройти целый корабль, огибают мыс Куртин, вот уже долина Антифер, мыс того же названия — и сразу становится виден пляж, где расположились сотни чаек. Вот и Скала чистиков.
Это всего лишь небольшой выступ скалистого берега; на узких карнизах белого утеса чернеют головки птиц, которые смотрят на приближающиеся лодки.
Они сидят неподвижно, выжидают и еще не собираются улетать. Некоторые из них примостились на самом краю скалы и напоминают издали стоймя поставленные бутылки; лапки у чистиков до того коротки, что, когда эти птицы ходят, кажется, что они катятся, как игрушки на колесиках; они не могут взлететь сразу: для полета им нужно сначала камнем броситься со скалы, так что они падают почти к ногам подстерегающих их людей.
Они знают свою беспомощность, знают, как она опасна для них, и поэтому долго не решаются улететь.
Но матросы поднимают крик, стучат деревянными уключинами о борта лодок, и тогда испуганные птицы одна за другой бросаются вниз, в пустоту, падая почти до самых волн, а затем, быстро-быстро махая крыльями, летят в открытое море, пока свинцовый дождь не свалит их в воду.
Так их расстреливают в течение целого часа, спугивая одну за другой. Иной раз самки, сидящие на яйцах, не хотят улетать; тогда их убивают на месте; по белому камню брызжут капельки розовой крови, и птицы умирают, не покидая своих гнезд.
В первый день д'Арнель охотился с обычным увлечением, но около десяти часов, когда поплыли в обратный путь под высоко поднявшимся ослепительным солнцем, лучи которого проникали в расщелины белых прибрежных скал, образуя большие светлые треугольники, он хмурил лоб и против своего обыкновения, не раз глубоко задумывался.
Как только все вернулись в Этрета, какой-то человек, одетый в черное и похожий на лакея, подошел к д'Арнелю и заговорил с ним шепотом. Д'Арнель, казалось, что-то обдумывал, колебался и наконец ответил:
— Нет, завтра.
На следующий день охота возобновилась. На этот раз д'Арнель часто давал промах, хотя птицы падали почти у самого его дула; друзья смеялись над ним и спрашивали, не влюблен ли он, не овладело ли тайное волнение его сердцем, его рассудком.
В конце концов он признался:
— Да, верно. Мне нужно скоро уезжать, и это мне крайне досадно.
— Как, вы уезжаете? А почему?
— У меня неотложное дело, я никак не могу остаться дольше.
Разговор перешел на другую тему.
Как только кончили завтракать, снова появился лакей, одетый в черное. Д'Арнель велел запрягать, и человек уже хотел выйти, но тут три других охотника вмешались в разговор и стали настойчиво упрашивать, убеждать своего друга остаться.
В конце концов один из них спросил:
— Но, может быть, это дело не такое уж важное, раз вы его отложили на два дня?
Охотник молчал в замешательстве, явно колеблясь между соблазном и чувством долга; он был подавлен, огорчен и смущен.
После долгого размышления он нерешительно пробормотал:
— Дело в том.., дело в том, что я здесь не один: со мной зять.
Это вызвало возгласы удивления:
— Ваш зять?.. Но где же он?
Д'Арнель смутился и покраснел.
— Как! Вы не знаете? Но.., он в сарае. Он умер.
Воцарилось изумленное молчание.
Д'Арнель продолжал, все более и более смущаясь:
— Я только что имел несчастье потерять его. Я вез тело к себе в Бризвиль и сделал небольшой крюк, чтобы не пропустить нашего свидания. Но вы понимаете, нельзя же мне задерживаться дольше.
Тогда один из охотников, решительнее других, заявил:
— Но ведь.., раз уж он умер.., мне кажется.., он может подождать лишний день. Оба других поддержали его.
— Конечно, конечно, — сказали они. Д'Арнель, казалось, почувствовал огромное облегчение, но, все еще немного волнуясь, спросил:
— Правда?..