Болото встретило их лягушачьим полногласием. Чем дальше, тем становилось тише. Только пузыри взбулькивали то там, то сям, словно болотная утроба дышала, почмокивая во сне многочисленными губами.
- Род, мне страшно, - прижалась к его груди Улита.
- Ничего. Ты доверься. Я нитечку знаю.
Двигался он неспоро, хотя уверенно. Впереди, на востоке, нимб над макушкой бога Ярила стал наливаться огнём.
- А вдруг все это нам померещилось? - закрыла глаза Улита.
- Что померещилось?
- Разрыв-трава, розовый цвет…
Род не ответил. Он видел перед собой край болота, подступившего к подберезью, и согбенную длинную фигуру Букала, опершегося о суковатый посох.
- Идёт детинец, несёт гостинец, - гулко сказал старик.
3
Миг только глянули друг на друга Улита и старик - сплошь в морщинах. Улита - с насторожённостью волчонка, исподлобья, старик - с беркутовой цепкостью. У неё коса соломенная полурасплелась, у него - седые космы на глазах и на плечах. Улита молча уронила голову на грудь. Старик вскинул кулаки к лицу, глухо произнёс:
- Принёс голубу на свою погубу!
Отвернулся, зашагал первый. И, как бы подчёркивая страшные слова, заходил на нём длинный, вздувшийся на спине емурлак малинового сукна, обычно защищающий от дождя, а нынче, в ведреный день, видимо, служивший вторую службу: в этой одежде волхв совершал жертвоприношения. Род понял: моление было о нём, чтобы возвратился живым, невредимым.
Улита нехорошо покрутила пальцем у виска и спросила:
- Кто это?
Род вздохнул:
- Это и есть Букал.
Молча шли они за малиновым пятном, колеблющемся в серебре рассвета. Роду хотелось рассказать об испытанной Букаловой прозорливости, да не вовремя показалось заводить речь об этом.
А вот и лесная росчисть, Букалово новцо[21]. А посреди него - келья, сложенная из пластья[22]. Дверь распахнута. Чернота внутри. А из дверного верха вьющимся чубом - седой дым.
- Богомил Соловей затопил очаг, - пояснил Род своей спутнице.
Когда входил в избу, поддыменье[23] уже прошло. Огонь ярко пылал, освещая убогую обстановку - полати, скоблёный стол, лавки, поставцы для посуды.
- Дышать трудно, горло жжёт, - пожаловалась Улита.
- Не претерпев дымной горечи, тепла не увидишь, - откликнулся Букал.
У очага стоял маленький кряжистый человечек, весь лысый, лишь от висков седая каёмка. В правой руке он держал кочергу, левой сжимал клинышек бороды. Чёрное полукафтанье и блестящие сапоги выглядели щегольски в лесной глухомани. Впившись в Улиту щёлками глаз, он повёл рукой в красный угол:
- Милости просим, Улита Стефановна!
- Откуда ты меня знаешь? - отшатнулась девушка. - Я тебя не знаю.
Ведалец засмеялся заливистым певческим тенором.
- Мы для тебя - дресва[24] дорожная, а ты для нас - гостья именитая, сама боярышня Куцковна!
Он говорил как истый новгородец: вместо «ч» произносил «ц» и наоборот. Его выговор, видимо, развеселил Улиту.
- А, так ты в Красных сёлах бывал! - засмеялась она. - А я подумала, вправду ведалец… Должно быть, купец?
- Новгорочкий купеч Богомил Соловей, - гордо назвался обладатель приятного тенора. - Только в Красных сёлах отродясь не бывал. В Тьмутаракани бывал, в половечкую Шарукань попадал, даже в Цудь Заволочку меня заносило. А вот в Куцкове быть не сподобился. Хотел было мимо проехать…
- Ты, Соловей, гостью баснями не корми, - резко перебил хлопочущий у стола Букал. - Она как из дому сбежала, ещё крошки не держала во рту.
- Да откуда вам обоим все ведомо? - допытывалась Улита, усаживаясь за стол. Знала, что Род неотлучно был рядом и не мог старикам о ней рассказать.
Застолье оказалось скудным. Хозяин выставил миску посконной каши из жмыха, оставшегося после выбивки конопляного масла. Как ни была голодна боярышня, она лишь единожды погрузила в это хлёбово свою гостевую ложку, в отличие от других - расписную. Букалом это было замечено.
- Холщовая рубашка - не нагота, посконная каша - не голод, - наставительно молвил он.
Зато после каши, которую гостья не жаловала, выставил блинчатый каравай, а к нему по глиняной кружке кислощей[25].
- Нам, старцам, каравай на сыворотке, а вам, отроку с отроковицей, - молочный, в масле да в меду…
- Люблю кислощи! - пел тенором Соловей, отхлёбывая из кружки. - На нашей уличе Людогощей знатный кислошник Цкунка Исаев! Я ему в месяч рубль даю, чтобы мне кислощи приносил исправно.
- А Родислав сказал, - обратилась Улита к Соловью, - что ты изрядный видок, далеко в будущее заглядываешь.
Богомил, смутясь, не поторопился с ответом. За него ответил Букал:
- Я хоть и не далеко гляжу, близкое твоё предреку…
Улита резво устремила на него любопытный взор.
- Почивать ты скоро пойдёшь, - возвестил Букал. - Я на повети медвежью шкуру постлал. Дышится там легко, сено молодое, душистое… Пусть приснятся тебе батюшка, боярин Степан, да братец Яким. Небось сбились с ног, свою ненагляду ищучи.
Все встали из-за стола. Улита поискала глазами икону и не нашла. Привычно перекрестилась в пустой красный угол.
Выйдя на зады избы, где была лестница на поветь, гостья внезапно остановила взгляд на лесной опушке.
- Кто это там?
В подберезье чернел саженный кузнец, казавшийся ещё выше оттого, что стоял на широком пне. Правой рукой он поднимал молот, в левой держал железную полосу. Перед ним была чёрная наковальня с обгоревшими костями.
- Это наш бог Сварог, - смущённо пояснил Род, - Покровитель ремесла…
- А почему кости на наковальне? - испуганно недоумевала Улита.
- Это каменный жертвенник. Букал на рассвете ягнёнка на нём заклал, чтобы я вернулся подобру-поздорову.
Улита - чего уж он никак не мог ожидать - заплакала.
- Опять ты рюмишь! - расстроился Род.
- Как же мне не рюмить? - всхлипывала она. - Я попала в вертеп язычников!
Он помог девушке взобраться по лестнице на поветь.
- Не уходи, - попросила Улита. - Я побоюсь заснуть близко от чёрного кузнеца.
Пришлось присесть рядом. Она крепко держала его руку, уже прикрыв глаза. Златовласая овечка на бурой медвежьей шкуре…
- Ты должен креститься, - сонно вымолвила Улита. - Иначе какой меж нами посяг? Не сможешь стать моим мужем…
Когда она глубоко заснула, Род осторожно спустился с повети. Старики сидели за столом. Он развернул Улитин лепест с волшебным зельем.
- Вот… в самую планощь оба разом нашли…
Букал мудрым глазом определил:
- Разрыв-трава!
Богомил восторженно восклицал:
- Она!.. Она!..
- Скажи, всем ли приносит счастье разрыв-трава? - задумавшись, обратился к нему Букал.
- Цего не знаю, того не знаю, - отнекнулся Соловей.
- Будем оба просить Сварога, чтобы ей и ему помог, - сказал один старый волхв другому.
Юноша залез на полати и крепко заснул…
Низкое солнце окрасило багрянцем оконный пузырь, когда Род проснулся. Тихий разговор внизу у стола слышался на полатях явственно.
- Цто теперь станешь делать? - спрашивал Богомил.
- Поменяю своё обиталище, - ответил Букал, - Расчищу новцо за Куньим мхом, все туда перенесу. Мужики из Олешья помогут. Улита, как пить дать, отцу расскажет о нас. Сама кметей[26] не приведёт. Да они без неё начнут рыскать, не возрадуешься. Суздальский князь больно крут к нашей вере. Боярин ему потрафит. Хотя не терпит Кучка варяжскую кровь пришлого Мономашича, не желает быть его подданцем, а и пращурову веру не жалует. Ишь Кучковна какая истая христианка!