Неуверенно, но я поднялся на дрожащих ногах.
- Ну как? - спросил Толя.
- Вроде ничего. Нормально. Всё в порядке.
- Топни левой, бляха-муха!
Я топнул, но осторожно.
- Ну как?
- Нормально.
- Топни тогда правой...
Я топнул, острая боль пронзила мою ногу, будто длинной иглой. Я вздрогнул и от неожиданности сел на снег, с удивлением обнаружив, что он холодный.
- Так. Всё ясно, - деловито проговорил Толя и, присев на корточки, стал развязывать обледеневшие шнурки на моём правом ботинке. Это было непросто, поэтому он приговаривал: - Узлы надо завязывать так, чтобы сами они не развязывались, а гомо сапиенсу развязать их было проще пареной ре-пы. Самый надёжный и простой это морской. Всё учить вас надо, молодёжь.
Закончив и эту работу, он тихонько стянул ботинок с моей ноги. Я морщился от боли, но терпел, собрав волю в кулак и крепко держал её там, чтобы она не вырывалась и не позволяла мне стонать.
Освободившись от ботинка, нога моя в шерстяном носке выглядела не-обычно: ступня явно скособочилась внутрь. Толя осторожно взялся одной рукой за пальцы моей пострадавшей ноги, другой - за её же пятку. Выде-ржал, перебирая пальцами своих рук по моей ноге, словно играл на кларнете, минутную готовность и вдруг резко потянул мою ступню на себя. Я завопил от боли, мне показалось, что из глаз моих посыпались крупные искры.
- Ты что, совсем рехнулся! - заорал я благим матом. - Ты же мне ногу оторвёшь! Она мне пока ещё самому нужна.
- Ничего, не оторву. Теперь, надеюсь, всё будет в порядке. Типичный вывих голеностопного сустава. Весьма частый и характерный для горно-лыжного слуха и быта. Ещё такой же - это разрыв Ахилла. Но тебе не повез-ло. Считай, что твой отпуск закончен, - ободрил он меня. - Будешь теперь просто балдеть и греться на солнышке. Зато загоришь, как на пляже в Крыму. У меня у самого был такой вывих. Год болело. Потом прошло.
- А не может быть перелом? - осторожно спросил Лёша Куманцов.
- Нет, - коротко отчеканил Толя, как отрезал. - Это вывих, сто про-центов. При переломе он не смог бы так легко подняться, как он встал. Это раз. Сделался бы бледный, как скатерть в вагоне-ресторане. Это два. И дрожал бы, как цуцик, которого окунули в холодный пруд. Это три. Никаких вышеупомянутых симптомов мы не наблюдаем. Нет, типичный вывих. У ме-ня такой был. Теперь будем кататься втроём. Пока - втроём, многозначи-тельно уточнил он. - Если кто-нибудь ещё себе что-нибудь не вывихнет. При таких креплениях, как наши, это немудрено. Женька теперь откатался. Жал-ко, конечно, но такова селяви, никуда не денешься. Придётся ему загорать и тихо любоваться красотами Бакуриани.
- Вообще говоря, - продолжил Толя свой монолог, - это довольно странно, что ногу вывихнул именно он. По всем раскладам и признакам ко-варной судьбы, если кому-то из нас и было предназначено свыше получить вывих голеностопа, то это, вне всякого сомнения, должен был быть Вадик. Но ничего, он ещё своё возьмёт. Ха-ха-ха!
- Типун тебе на язык, дурья твоя башка! - сказал Вадик без малейшей обиды. - Смех без причины признак дурачины. Ты меня ещё узнаешь с дру-гой стороны.
- У тебя есть носовой платок? - спросил у меня Толя, пружинисто под-нимаясь с корточек во весь рост.
- Есть. Но он, наверное, ещё совсем мокрый. Странное дело! - уди-вился я. - Мой носовой платок уже во второй раз пользуется сегодня необык-новенным спросом. С чего бы это?
- Я не знаю, кому ещё понадобился он сегодня, - начал было Толя раз-вивать новую интересную тему, но тут в разговор влез без спросу Вадик.
Видно, ему страсть как хотелось показать нам себя с другой стороны, и он с ехидством в голосе решил уточнить:
- Уж не Нонне ли он понадобился? И мокрый он наверняка от её слёз.
Я хотел прибегнуть к мужской грубости, но растерялся и поспешил неловко замять этот опасный поворот, куда хотел повернуть тему самоуве-ренный, нечуткий Вадик, поэтому я сказал лишь:
- Это неважно. И тебя это не касается.
- А мне он нужен, - продолжал говорить Толя, пропустив мимо ушей возникшую было нешуточную перепалку, - чтобы сделать с его помощью снежную "лепёшку". Нечто вроде ледяной грелки.
- Это ещё зачем, и что это такое? - оторопел я. - Как это может быть, чтобы грелка была снежной?
- Давай платок, сейчас увидишь. И снимай скорей носок. Да потора-пливайся поживее. Время не ждёт.
- Ты что! У меня же нога замёрзнет. Не хватает ещё ногу отморозить.
- Это как раз то, что мне сейчас нужно, - заверил меня Толя. - Снимай, снимай, не бойся, чёрт возьми.
Я стянул с ноги шерстяной носок, морщась от боли. Голая ступня вы-глядела бледно-серой и неживой, как у трупа в морге. Было отчётливо видно, что она сильно опухла. Толя расправил скомканный носовой платок, насыпал в него пригоршнями горку льдистого снега и связал уголки узлами. Вышел забавный мешочек. Толя приплюснул его, постукав дном легонько по склону горы - получилась "снежная лепёшка". Толя приложил её к моей опухшей лодыжке, подержал так немножко и сказал:
- Держи так, как я только что показал. Держи, сколько сможешь тер-петь. - И тут же без паузы добавил: - Сможешь съехать на одной лыже до базы? Мы тебя с Вадиком подстрахуем.
- Не знаю, конечно, ни разу не ездил с вывихнутой ногой. Но думаю, что смогу. Попытка не пытка, как сказал Сталин Лаврентию Берии.
- Ну, вот и хорошо. Сиди так, не рыпайся. Сейчас мы подложим тебе под зад лыжи, чтобы ты не отморозил нужные тебе нежные члены. Загорай на солнышке и держи, крепко прижимая, лепёшку. Как можно дольше. И даже дольше, чем можно. Это сейчас самое главное. А я пока схожу наверх, приволоку наши вещи.
Толя схватил свои лыжи, с трудом выдернув их из снега, и побежал вверх к пихте, на которой висели наши куртки и тощие рюкзаки как некие ёлочные украшения какого-нибудь сказочного великана. Вадик и Лёша, нагнувшись и пыхтя, стали привязывать ремнями к своим ногам свои лыжи, готовясь к аварийно-спасательному спуску. А я сидел, скособочившись, на лежащих подо мной замёрзших лыжах, не в силах сдвинуться с места, чтобы освободить ягодицы от впившихся в них креплений.
Я совсем пригорюнился, устав сопротивляться звонким оплеухам судь-бы. Солнце припекало, на меня навалилась грузом непреодолимая дрёма, я ронял отяжелевшую голову на грудь, глаза мои слипались. Но я вскидывал голову, как норовистый жеребец, вспоминая, что мне велено держать и при-жимать к голой ступне снежную лепёшку. Ступня моя онемела, мне нестер-пимо хотелось, чтобы этот кошмар как можно скорее закончился, и я оказал-ся бы, по щучьему велению, на своей койке, возле тёплой печки. Мечтал укрыться с головой одеялом и уснуть.
Сидеть на лыжах, которые то и дело пытаются разъехаться в разные стороны, было чертовски неудобно. Ледяной холод от снежной лепёшки про-низывал до костей всю ногу. Озноб начинал сотрясать приступами моё нес-частное тело, зубы выбивали дробь, как барабанщик перед казнью петра-шевцев. В голове было пусто и гулко, как в холодной бане, закрытой на ре-монт. Думать она не хотела, ей мешал сиреневый туман. Иногда из тумана выползала обида на коварную судьбу. Как всё устроено на этом свете нес-кладно. Ещё полчаса тому назад, возможно, даже меньше, я был здоров, по-лон жизненных сил, мог лихо кататься на лыжах, а теперь сижу тут, как пос-ледний дурак, на снегу и ничего не могу поделать, чтобы вернуть всё вспять.