Глава шестая.
Собрались три чертовки.
Сошлись чертовки на перекрёстке,
На перекрёстке трёх дорог.
Сошлись к полночи, и месяц жёсткий
Висел вверху, кривя свой рог.
Зинаида Гиппиус, «Мудрость»,1908.
На следующий день дали отопление. Я в своей тоске по нормальной жизни дошла до того, что утром пошла на станцию, где до одиннадцати прождала Татьяну Ивановну. Я была уверена, что она сегодня поедет на Кропоткинскую и возьмёт меня с собой. Вдруг в толпе мелькнул её кирпичный плащ, я кинулась туда, но это оказалась не она. И я проводила глазами поезд на 10.32, и ушла. В холоде горели жёлтые факелы деревьев.
Как же хорошо, что Татьяна Ивановна не пришла! Какой же дурой я тогда была!
Ближе к вечеру я пришла к Захаровой узнать насчёт работы, ведь прошла уже неделя. Отчим пришёл рано, был трезв, но спал. Если кто-то был дома, то мне приходилось отпрашиваться.
В штабе была какая-то противная бабёнка в очках и с хорошей завивкой, ровесница Захаровой; её звали Галя Кобзарь, она работала в администрации, и Татьяна Ивановна годилась ей в «страшные подруги». На Кобзарь была чёрная коротенькая юбочка, дешёвые чёрные чулки и осенние туфли, когда как все уже давно влезли в сапоги, а на Захаровой– объёмный серый пиджак, который она сама же себе и сшила; рукав распоролся по шву, и она его штопала.
Эта Кобзарь не поздоровалась, как будто я была вещью; домашнему животному и то уделяют больше внимания, – «ах, какой у вас пёсик, какая киска, как их зовут?!» В своём дневнике я назвала её «звонкоголосой сучкой». Эта Кобзарь была истеричная, неадекватная, совершенно не могла говорить спокойно, только подобострастно взвизгивала, а точнее, поскуливала, как преданная сучка:
–Тань! Твой сын!!! Всё будет так, как скажет Леонид Андреевич! – это был наш мэр.– Он же у тебя– юрист!!! А там нужны юристы! Напишем в листовке: «Дорогу молодым!!!»
–Да, – важно сказала Захарова,– Мишкина побыла один срок, и хватит! На пенсию пора.
–Тань, а на вас ничего нельзя накопать?
–У меня квартира трёхкомнатная пополам со свекровью, а так всё чисто. Я что, Галька, говорю? Либо не рожай детей, либо обеспечь их жильём. Вон бабки в газете жалуются, что дети их из квартиры выгоняют. Так они сами виноваты, что не обеспечили их жильём! А у меня есть трёхкомнатная квартира, и я её потом разменяю! Дети и родители должны жить отдельно! А в гости ходить – это, пожалуйста!
–Тань, поешь яблочка.
–Я их не люблю.
–Тань, а почему здесь нет телефона?
–На меня зол начальник УЭС, потому что я свой домашний телефон установила через прокуратуру! Я, Галька, ничего не боюсь! А здесь за телефон десять миллионов запросили!
А в наше время Узел связи предлагает установку бесплатно, и никто не берёт!
Кобзарь ушла в ванную, долго там возилась, а потом, не стесняясь меня, спросила:
–Тань, а у тебя нет ваты или тряпки? А то я прокладки забыла.
Да она и при мужике такое бы сказала!
Но всё на свете проходит, и наконец-то Кобзарь убралась восвояси. Её я, слава Богу, больше не видела никогда в жизни. После я узнала, что почти четверть века Кобзарь возглавляла «комитет одиноких матерей», что очень симптоматично. А когда интернет стал глобальным всепроникающим монстром, выдающим обо всех персонах информацию, я нашла Галину Николаевну в «чёрном списке нянь» с клеймом-формулировкой: «Ушла с заказа, оставила ребёнка, неадекватна».
Татьяна Ивановна насчёт моего трудоустройства сказала:
–Я там ещё не была. Слушай, о чём же твоя мать думает?
Когда мне было четырнадцать, мне пришлось нелегко. Для своей матери я стала чемоданом без ручки, который тяжело нести, а выбросить нельзя. Мама слышала звон, но не знала, где он, считая, что меня выгонят из школы сразу после девятого класса, она всё время кричала:
–Вот выкинут тебя, а ты у нас, значит, будешь книжки читать, музыку слушать, а я буду на тебя работать?!
Но сейчас я с её позволения вела тот самый образ жизни, который она мне предсказывала!
Почему-то агрессивные, жестокие люди одновременно очень заискивающие. В свои «светлые минуты» мама тихо причитала, успокаивая себя и меня:
–Может быть, у нас рядом что-то откроют! А может, ты замуж выйдешь, и муж будет тебя содержать! Главное, окончить школу, с одиннадцатью классами на работу берут!
Ничего не попишешь, моя семья была отсталой. В 90-е годы было веяние– все должны быть с высшим образованием, с любым. И моя школа отстала от жизни, делая акцент на точных науках, хотя инженеры уже были никому не нужны. Если только программисты…
Но все собирались штурмовать по-прежнему престижные, но никому не нужные вузы. Мама говорила мечтательно:
–Вот договорились бы вы все учиться в одном месте, и ездили бы туда вместе!
Но я не говорила ей, что на самом-то деле почти все пошли в Институт леса в Подлипках. Как она себе такое вообще представляла, ходить парами, как в детском саду?
Летом мама прочитала в «Комсомолке», что в МИФИ приглашаются студенты на платное дистанционное обучение. И мама стала меня агитировать:
–Ты ради смеха напиши туда, посмотрим, что получится!
Но физику я совсем не знала, так что ничего получиться не могло.
Но большей частью мама угрожала:
–Работать пойдёшь! Я вон с четырнадцати лет работаю, и ничего! ПТУ – такая же работа.
Только умерла вот она, не дотянув до пятидесяти.
Когда же я спрашивала, когда и куда мне выходить на работу, мама кричала:
–Работать она хочет! А что ты у нас, интересно, умеешь делать?
–Печати ставить… – растерянно отвечала я.
–Так это все умеют! А так – никто нигде не требуется!
Самое страшное, что она сама не знала, что от меня хотела. А отчим предлагал мне поступить в медицинское училище во Фрязино, откуда они забирали мусор. Медицина меня интересовала, но я не сдала бы экзамен по химии, я не помнила даже формулу винного спирта. Да и мама меня бы в город-спутник не отпустила.
Наверное, я сильно доставала Татьяну Ивановну. Просто я решила, что надо чаще к ней ходить, чтобы про меня не забыли.
–Как можно жить без работы! – сатанела Захарова.– Вот скажи мне, что ты днём сегодня делала? Попроси маму, пусть поставит тебя на учёт на бирже труда, будешь хоть пособие получать…Я и сама там стояла, и всех строила! Я никого не боюсь! Мне предлагали должности за минималку в месяц, но я говорила: мне уже сорок пять лет, и я не могу работать за такие деньги! Вон у меня брат с высшим образованием, а рубит мясо! А Юрий Любимов сегодня сказал: да как же можно не брать молодёжь на работу, сразу выбрасывать их из жизни! Слышала про режиссёра Юрия Любимова?
И тогда я, как дурочка, попросила взять меня ещё куда-нибудь «на экскурсию». Но Татьяна Ивановна сказала:
–Я завтра в Думу еду, вернусь поздно, никого с собой брать не могу.
А потом она вспомнила про выборы, своего сына, и голос её сразу потеплел:
–Вот хочешь, поагитируй за Вадика. Плачу пятьсот рублей за каждую поставленную подпись. А то единственная оплачиваемая работа, которая здесь будет, это в участковой избирательной комиссии, сто тысяч рублей. Сейчас я дам тебе листовочку, чтобы люди могли о нём узнать.
И она достала из ящика уже до боли знакомые мне отксерокопированные четвертушки листа. И тут лицо её исказила злоба:
–Это же надо было так похабно разрезать! Это всё Людмила! Одним махом резала! Как же теперь можно их кому-то показывать! Только выбросить!
Но дело ведь не в оформлении листовок, а в человеке!
А я стала бояться своей мамы. Начальница повысила ей зарплату, и она раздумала идти в дворники. Бабушка из домоуправления уволилась. За две недели они заработали 68 тысяч рублей. Мама была просто в шоке:
–Надо же, так тяжело и так мало!
…Я спросила её про биржу труда, и нарвалась на крик:
–А ты знаешь, что по закону тебе имеют право предложить работу в радиусе ста километров, где-нибудь в Ногинске?! Как ты туда ездить будешь? И почему у тебя такой кашель? Где ты была сегодня? Я у тебя все ботинки заберу!