— В Орде замятия, — еле слышно молвил Василий. — Хан Менгу-Тимур отошёл к Всевышнему. Говорят, не без помощи темника Ногая. В Сарае сейчас главенствует ставленник всемогущего нойона[49] Тудан-Менгу. Тудан-Менгу — бесермен, но он слаб, на троне продержится недолго. Наш баскак Содном был оклеветан и чуть не потерял голову, но вовремя ушёл с младшим сыном покойного Менгу-Тимура Тохтой в степь за Итиль, в Белую Орду.
Василий замолчал, прикрыл глаза, и в избе воцарилась тишина. Потом бирич снова открыл глаза и зашептал уже совсем еле слышно. Святослав Иванович ещё ниже наклонил голову.
— Содном промахнулся. Ушёл с Тохтой. Но Тудан-Менгу мало просидит в Сарай-Беркае. Старшие сыновья... — Василий почмокал пересохшими губами: — Мне бы воды... — Напившись, продолжил: — Законный царь татарский из Улуса Джучи Тохта не скоро придёт в Сарай. На место Тудан-Менгу метят старший сын Барту-хана, внук Туту-хана Телебуга и ещё один внук Туту-хана, старший сын Менгу-Тимура Алгуй. Телебуга сильней. Алгуй ему не перечит.
— Но ведь, кроме Тудан-Менгу, все тобой перечисленные Чингисиды из Улуса Джучи, — возразил князь. — Почему же только Тохта нам выгоден?
Василий покачал головой:
— Все эти Чингисиды под пятой врага Руси Ногая. К тому же часть из них приняли бесерменскую веру. Тохта же хоть и язычник, но у него в советниках много несториан, которые сносно относятся к Руси. Ведь не зря же с ним ушёл христианин Содном. Кроме того, Тохта враждует с Ногаем. Но беда наша в том, что Ногай слишком силён и посадит в Сарае только выгодного ему хана. Тудан-Менгу Ногаю чем-то не угодил, и ему недолго осталось сидеть на столе в Сарае. Ногай сейчас склоняется в пользу Телебуги, который возле Сарая со своим туменом гарцует, чувствует силу, в ладах с Ногаем. А наш Содном далеко отсюда и, видно, больше не возвратится. Баскачество рыльское, воргольское и липецкое откупил у Ногая — видишь, княже, Ногай всем в Орде распоряжается, — так вот, откупил, на наши грешные головы, баскачество бесермен из Бухары Ахмат. Ух и злющий, падла! Уже направил к нам десяток своих головорезов, которые но пятам преследовали меня. С ними был какой-то наводчик, видать, из наших краёв. Дюже дорогу хорошо знает, сволочь. Но кто, я не угадал. Некогда было угадывать, бежать пришлось...
Василий моргнул, давая понять князю, чтоб выпроводил посторонних, но князь намёка не понял, и Гавриил с Ермолаем остались. Семён же Андреевич суетился возле Ивана и не заметил потуг Василия. И тогда, видя бесполезность попыток удалить чужаков, Шумахов сказал:
— Недалеко отсель они меня и ранили.
Святослава Ивановича как обожгло: «Так вот кто обстрелял нас на Воронеже!»
Он приказал Семёну Андреевичу бить тревогу, а Василий опять поманил его:
— В свите Ахмата есть белый человек...
— Ну и что? — не удивился князь.
— Ой, как на тебя похож, княже, — слабо улыбнулся Василий. — Высок, белокур, станом прям, голубоглаз. Даже завитки чуба такие же. Я сначала удивился: зачем это сюда наш князь пожаловал? Подумал, что Ногай вызвал, даже кинулся с поклоном, а он уставился непонимающе, видать, по-русски ни гу-гу. Я ошалел, а Ахмат на меня с ногайкой, да орёт по-татарски: «Ты что к моему слуге пристаёшь?» Хорошо, что двойник твой заслонил меня от удара Ахмата. А этот бесермен от злости чуть не лопнул. Как бросит на землю ногайку, как начнёт её топтать да кричать: «Махмуд! Ты посмел заступиться за неверного урусута! Я с тебя живого шкуру сдеру!» — Василий помолчал. — Княже! У тебя ведь пропал брат родной. По-моему, он это...
Святослав Иванович от удивления раскрыл рот, но осознать до конца эту неожиданную весть не успел: в избу вошёл Семён Андреевич.
— В тревоге пока надобности нету, — сказал. — Пойдём, Святослав Иванович.
Князь глянул на лекарей и строго приказал:
— Следите за больными! Не дай Бог с ними что случится — несдобровать вам обоим. Дыба всегда наготове, да и Дёжкин соскучился по любимому ремеслу — суставы выворачивать.
На улице Семён Андреевич сообщил князю о том, что произошло в Воронеже. Об этом рассказал прибывший в Перемонще сын Василия Демьян.
— Та-а-ак! — протянул князь. — Значит, отряд уничтожен и следов его татары не найдут. А проводника убили? — спохватился. — Быстро Демьяна в мою палату в тереме!
Молодой Шумахов вмиг оказался пред очами князя.
— Говоришь, коней татарских в Дикое Поле вернули? — пристально посмотрел на Демьяна князь. — Надёжные люди погнали табун?
— Антон Свиристелкин и Костюха Ломов, — кивнул Демьян. — Они надёжные.
— Ничего татарского не взяли?
— Ничего, Святослав Иванович.
— Добро. Ну а были с татарами русские?
— Да вроде нет.
— Но ведь кто-то их сюда вёл, кто хорошо знает наши дороги. Середь убитых такого не было?
— Нет, Святослав Иванович, не было. Как есть все на подбор татары.
— Значит, этот русский ушёл домой, а татары ждали его в лесу, — предположил князь. — Предатель где-то здесь, у нас живёт. Что будем делать, Семён Андреевич? А ты иди, Демьян, иди.
Демьян ушёл.
— А я считаю, что этому предателю щас горше нашего, — почесал бороду боярин.
— Почему же?
— Да с него ж спросят, куда отряд делся и как сам остался жив.
— Верно мыслишь, — кивнул князь. — Но всё же ухо востро надо держать. А негодяя надобно выявить и предать смерти.
— Постараемся, — пообещал боярин. — Хотя трудно будет. Не найдя татар, он затаится или вообще убежит из княжества.
— Ну ладно... — Князь встал. — Неприятностей, похоже, не избежать, однако пора к гостям возвращаться.
Ужин продолжался. На князя глядели уже пьяные лица. Святослав сел на своё место, налил кубок мёда крепкого, выпил в три глотка, шумно выдохнул, закусил жирным куском севрюги. Заблестела борода, по рукам потёк рыбий жир.
— Братцы, — даже не захмелев, заговорил князь. — Беда на нас надвигается. Беда лютая. В Орде замятия великая, а во Владимирском княжестве повздорили Александровичи. Сыны Невского никак не поделят отцовский стол великокняжеский. Вскоре ждите Неврюеву рать новую, да и Соднома уже больше не будет, откупил наше баскачество бесермен Ахмат. Быть крови. А пока, ежели хотите, продолжим гулянье. Не хотите — давайте выпьем на посошок и отдыхать, а утром по домам...
Пока в Перемонще допивали последние чарки, Аникей добрался до Куликов. Из-за горизонта пробивались первые, предутренние лучи солнца, но Аникею некогда было созерцать красоту пробуждающегося небесного светила. На месте куликовской засады он увидел страшную картину: все сторожа побиты, добро разграблено.
— Так вот о чём в первую очередь молвил Шумахов, — пробурчал под нос Аникей. — Засада разгромлена, а Васька, раненый, еле ноги унёс...
Солнце выглянуло из-за вершин деревьев и начало припекать лица убитых. От трупов понесло зловонием, и у Аникея перехватило дыханье. Лица погибших были чёрными и частью уже объедены насекомыми и мухами. Недалеко зловеще каркали вороны, они тоже хотели присоединиться к трапезе. Трупы уже нельзя было трогать, и Аникей соорудил из прутьев кустарников плетёные настилы под тела, ими же и прикрыл их. Выкопал каждому по неглубокой могиле и похоронил убиенных невдалеке от заимки.
«Так-то лучше, — подумал. — А потом перезахороним как положено, с отпеванием».
Тем временем очнулся Клоп. Он лежал в овраге и не сразу сообразил, где находится и что произошло. К тому же от удара о землю сильно гудела голова. Клоп отряхнулся, сбил пыль и грязь с одежды. Выйдя из оврага, увидел мёртвого коня и вспомнил о ночном происшествии.
«Пешком не доберусь», — вздохнул, но всё же побрёл в обратном направлении. На его счастье, попутно ехали четыре подводы со строевым лесом для ремонта онузского детинца. Увидя всего в ссадинах, оборванного незнакомца, работники с подвод насторожились и приготовили на всякий случай топоры.
— Кто таков и откель топаешь? — спросил одетый в домотканый серый армячишко мужик.