— Знаете, Роберт, как по мне, так генофонд вырождается. Я не нашел в вашем сыне силы духа, присущего вам, он оказался очередным ничтожеством. Одна беседа и все…
По лицам Роберта и Бренды текли слезы, кричать они не могли, только издавали звуки, похожие на мычание... На фото был их сын, он лежал в окровавленной ванной с вскрытыми венами.
— Ну вот и вся семья в сборе, какое зрелище.
Он подошел к Роберту и аккуратно повернул его лицо в сторону Бренды. После чего достал Бритву и перерезал ее горло. Подождав минуту, он сел к Роберту на кровать, вытер об него бритву и сказал, вскрывая его горло:
— Спасибо за деньги из тайников, думаю, они мне пригодятся.
Том стоял перед залом парламента... Стояла тишина, все ждали, что же он скажет…
— Мне очень прискорбно сообщать, но это мой долг, как руководителя и создателя этого проекта. Лечение было настолько прогрессивным, что мы за короткие сроки добрались до истины. Все наши пациенты осознали то зло, которое причинили людям. Признание было настолько глубоким, что они не могли справиться с чувством вины. Эта вина их и убила, — по его лицу потекла слеза. Сделав глоток воды, он продолжил:
— Осознавая все причиненные беды, они не смогли с этим жить. Хоть усиленная охрана за всем следила, мы не уловили тайного сговора. Все пациенты в одну ночь покончили с собой, — он замолчал на минуту, снова глоток воды:
— Поэтому мы решили возвести монумент на центральной площади реабилитационного центра. Их имена войдут в историю. Я приглашаю всех желающих посетить открытие и почтить их память. Это люди с большой буквы, они сполна оплатили свои проступки душевными терзаниями.
За свои достижения Том был награжден наивысшими государственными наградами, его персона была во всех газетах. Он был на слуху. На следующих выборах он занял почетное место в парламенте.
Сквозь сон он явно слышал стук, приоткрыв глаз, его чуть испугала обстановка... Гора бутылок и кто-то ломится в дверь. Голова раскалывалась, но Джон хотел увидеть этого настырного человека, который нарушил его сон. Он крикнул:
— Да иду, иду.
Открыв дверь, перед ним стоял Тревис, который сразу выдал:
— Джонни, мать твою! Ты хочешь меня вывести из себя? Так у тебя это почти вышло! Я должен выполнять вместо тебя норму?! Даю тебе ровно пять минут — и ты в моей машине, понял?!
Джон не мог понять, какая норма и причем тут Тревис, ведь он теперь начальник цеха. После революции весь коллектив проголосовал за него и Тревиса погнали метлой с фабрики, он еще так увяз в долгах из-за своего кредита на машину, что даже Линда от него ушла.
Тревис смотрел на его потерянный взгляд и добавил:
— Джонни, повторяю, пять долбанных минут или ищи другую работу, понял?! — и захлопнул дверь.
Джон побрел в комнату, нашел недопитую бутылку, сделал пару глотков, закурил, после рванул к входной двери., На полу лежала куча писем, он начал смотреть даты. 27, 27, 26, 25... так, 27 — самое свежее, от банка. Он разорвал письмо, это было уведомление, чтобы он съехал с квартиры до первого числа, так как долг за лечение матери превысил стоимость квартиры. Джон выбежал в коридор и начал стучать по соседям, одна дверь открылась, передним стояла пожилая женщина. Он спросил:
— Скажите, когда была революция?
На что услышал ответ:
— Тьфу на тебя, молчи! Или хочешь по лагерям сгинуть?
Джон вернулся в квартиру, он понял: это был всего лишь сон. Он закурил еще одну сигарету и подумал: а может действительно есть такие, как Генри? После чего, услышав свою мысль, он так сильно рассмеялся, что его было слышно на улице. Он достал лист, взял ручку и начал писать:
«Моей дорогой дочери...».
После смял и выкинул. Какой дорогой и насколько его? Ведь она даже не знала, кто он такой, сколько ей сейчас лет... он сбился со счета. Он допил остатки с бутылки, подошел к крюку, на котором раньше висел мешок, в несколько легких движений вытянул свой брючной ремень, сделал петлю и зацепил за крюк... Достал сигарету, закурил... Джон стоял и взвешивал все за и против такого существования...
</p>