В том, что я бесполезен как бизнес-партнер, Тщеславский убедился быстро. Однажды, разгружая очередной поддон, я получил от него смс с предложением искать жилье. Поэтому теперь я здесь.
О моей нынешней ситуации можно сказать коротко: Чертаново. У меня есть комната, правда, она не закрывается, но она на втором этаже, и, если что, можно спрыгнуть; вот, собственно, и все, что нужно о ней знать. В первую ночь я подпер дверь тяжелым пуфом, и перед тем, как уснуть, написал всем знакомым адрес.
А в следующую ночь хозяину квартиры Васе на кухне разбили голову утюгом. Сделал это Андрюха, брат. Василия долго уговаривали устроиться на работу, и вот он наконец отправился на свою первую смену, но до работы не дошел. Оба брата сидели, и работать им считалось западло. Но мать, в минуты трезвости любившая рассказывать, как их семья раньше шикарно жила в центре, орала на них, что нет денег. Сыновья пропивают и просаживают на героин всю сумму, которую я им плачу, потом стреляют у меня же сигареты, сидят на кухне, скучают, дерутся. Вася – человек без фантазии, коммуницирует мычанием. Андрей одержим идеей вырваться из такой жизни, но она остается словами.
– Вася, он сдался давно, за что его уважать! – говорит Андрюха.
Объясняю, что это он сам ежедневно сдается, хотя бодрится и хорохорится. Но Андрей только машет рукой. Мать, напиваясь, орет ночами, нечленораздельно, дико, жутко, словно откуда-то из недр земли вырывается на свет божий концентрированное страдание ада. Будто сама земля воет, и в этом вое только неизбывной тоски, что кажется: хуже, чем ей, на всем белом свете лишь нескольким людям – соседям снизу, сверху и сбоку.
Юнна простудилась, и я пишу ей под этот вой, с каким удовольствием стоял бы рядом у окошка, глядя на осенний двор и попивая чай. Мы стояли бы и считали листья. Ей нравится эта идея. О том, что происходит вокруг меня, я молчу. Приглашать ее в Москву пока что рано, впереди еще много шагов.
С тех пор, как приехал в столицу, я бросил пить. Но вот Андрюха зовет, он под героином, у него еще есть водка. Объясняю, что нельзя: желудок. Андрюха косится с недоверием, но отстает. Рассказывает, как поднимал бунт на зоне. По этому сюжету можно снять новый «Побег». Или написать книгу. Вот не пообещай себе когда-то: все, больше никаких писательств! Мне тоже есть что рассказать; истории, конечно, послабее, но и я ведь побывал на дне.
– А ты молодец, что уехал! На хрена тебе это все нужно, – привычно ворчит Андрей в ответ на мои вялые рассказы. – Все у тебя будет нормально. Ты же вроде нормальный парень, смотрю на тебя.
– Да ты вроде тоже.
Курим.
↑
ХРЕНОВО И ДОЛГО, НО НАДО ТЕРПЕТЬ
Сегодня меня не взяли в «Большой лев». Это крупная компания, занимается скидочными купонами. Когда оказался в их офисе, у меня перехватило дух: огромное помещение, похожее скорее на ангар или завод, с высокими потолками. Бесконечно длинное, я бы сказал: бескрайнее. Оно было уставлено столами, за каждым сидел человек и непрерывно штамповал эти купоны. Количество рядов не поддавалось счету. Все это напомнило картины из жизни старых британских клерков, копающихся в своих бумагах и печатных машинках.
Платили здесь вдвое больше, чем там, где я работал грузчиком; это мог быть нормальный старт. Но что важнее всего, здесь можно было писать. Хоть скидки, хоть купоны, но писать. Я не презирал физический труд, но ведь когда-то пора с ним кончать. Последние три месяца я, как голодный пес, оббегал столько офисов, что открыл для себя полкарты Москвы и уже представлял примерно, что находится возле любого метро. Меня никуда не брали – то предлагали осточертевший фриланс, то ссылались на нехватку опыта, то спрашивали: «Ты за Путина или нет?» Мне не хотелось говорить о политике, я приехал писать о хороших людях, классной музыке, интересных событиях. Но жизнь всегда распоряжается иначе.
Вот уже несколько недель я готовлю такие же купоны, только дома, по вечерам и ночам. Мне стыдно признаваться парням со склада, что я пишу о ботоксе, детоксе, гликолиевом пилинге и меховых выставках в пригороде Парижа. Но главное, что, занимаясь этой чушью, я получаю те же деньги, что они. А ведь многие кормят семьи, детей, обустраивают жилища, содержат машины, дачи. Правда, и мне эти пилинги не даются слишком легко: пять часов на энергетиках после шестнадцатичасовой смены. Да еще и в моей нехорошей квартире: то Андрюха решит лупануть по уличному фонарю из пистолета, то в гости зайдет огромный и мрачный Каркас – авторитет, который проплатил инсценировку своего убийства и несколько сюжетов по тиви, а теперь вот сидит и глушит с парнями водку.
Устроившись в «Большой лев», я мог бы послать склад к черту и продолжать заваливать письмами приличные редакции, сидя в этом гигантском пугающем пространстве. Это был бы мой офисный дебют, волнительный и даже малость страшный. Но я не сомневался, что преодолею и эти купоны, и этот офис, и эти лица – как преодолеваю каждый день все остальное. И я не сомневался, что меня возьмут. Кому же здесь работать, как не мне!
Но вот не взяли. Я иду в сторону Янгеля, хотя никогда там не был, просто куда глядят глаза. Вспоминаю лицо Юнны, рассказывающей смешную шутку, и на секунду становится светлее, но затем это лицо отплывает, сменяется картинами привычной жизни, из которой впервые за несколько месяцев кажется, что нет выхода. К горлу подступает отчаяние.
Нет, мне никогда не казалось, что в Москве легко, но меня реально никто не хотел здесь видеть. Я каждый вечер садился за стол и писал об очередной меховой выставке, о новой депиляции, о вечеринках в клубах, где я никогда не побываю, о модных играх в мафию. В двери квартиры снова звонили. Приходила африканка лет под тридцать, дитя московской Олимпиады, братья называли ее негритоска, на ходу рифмуя с другим, обидным словом. Она страшно пила водку.
– Ты хочешь со мной переспать? – говорила она мне. Всерьез ли, шутя, пытаясь поднять себе цену тем, что хотя бы кому-то может еще отказать?
Я докуривал и уходил в комнату. Думал о Юнне. Думал о том, как найти работу. В подмышках вскочили огромные гематомы. Парни предлагали вырезать и даже достали нож. Долго смеялись.
– Купи какую-то мазь, – сказал Андрюха, название я не запомнил. – Лечиться придется хреново и долго, но надо терпеть.
Парень, который поднимал на бунт колонию, теперь выдавливал мне отвратительные гнойники и заливал зелье в раны; он знал неведомый мне рецепт. Несколько дней я валялся с температурой, не мог пошевелить руками и просто ни хрена не понимал. Слышал, как выла их мать, как били головой о стену Васю, как гремели бутылки. Андрюха пил все меньше, но только потому, что заторчал. Он всякий раз отрицал, что «поставленный» и злился от того, что я все понимал. То, что мне удалость подняться с кровати, дойти до офиса гребаного «Большого льва» и обратно – заслуга этого парня. Спасибо тебе, если что. Я помню.
↑
КОСМОС
Когда меня взяли в маленькую редакцию специализированного ведомственного журнала, я был счастлив. Мой редакторский дебют состоялся в просторном кабинете с видом на гостиницу «Космос». Говоря о достоинствах работы, главред с этого начинал:
– Из окна – гостиница «Космос».
Я сижу здесь допоздна, практически живу в редакции, потому что идти никуда не хочется. Когда за окном почти полночь, и вот-вот по кабинетам пойдут дежурные, проверяя, все ли ушли, я смотрю на сияющий «Космос» и думаю, что когда-нибудь взгляну на это окошко из высокого окна гостиницы. И сделаю это с совсем другим чувством: не пылающей в сердце надежды, а сбывшейся мечты. Словно звезды, приземлившейся мне на ладонь. Приладонившейся звезды.
Но это не все плюсы новой работы. Я не просто журналист, репортер, корреспондент или вонючий копирайтер. Я редактор, самый настоящий, с соответствующей записью в трудовой. О таком я, в общем, даже не мечтал, по крайней мере, после неудачи с «Большим львом». Как видно, за каждым дождем приходит солнце, за каждым отчаянием следует маленькая победа. У меня журнал, за который я отвечаю. Бегаю по ведомственным корпусам, разговариваю с людьми, беру интервью, пишу заметки и репортажи, работаю с авторами. Все это веселит, бодрит, заводит, я представляю, что это все понарошку, все это маленькая модель будущей работы, на которой все станет настоящим: и интервью, и репортажи, и журналы. Я словно из точки, которой был прежде, растекся в прямую линию, и в процессе работы – ведь я же ни черта не смыслю в редактировании! – разрастаюсь в плоскость. Которая в свете звездного «Космоса» обретает объем и силу, и впереди только полная свобода, абсолютное творчество, рождение новых профессиональных вселенных. Но, возвращаясь в редакцию, вспоминаю: реальность – это там, где ты сейчас.