– Это прозвучало как подтверждение, однако с намеком на вопросительную интонацию.
– Почему вы сделали это? Я не стала спрашивать вас при майоре, потому что подумала, это как‑то связано с той девушкой, Джуди Лаверн. Меня это напугало.
– Напугало?
– Да, – сказала Анна, уже сообразив, что ничего от него не добьется.
Глаза Уилшира забегали, и это встревожило Анну пуще прежнего. Сазерленд ошибся: не следовало затевать такой разговор.
– Я думал, это… Я думал, моя лошадь напугала вашу кобылку, я слишком быстро подъехал…
И снова перед глазами эта картина: Уилшир приподымается на стременах, заносит руку с хлыстом, сознательно, со злобой наносит удар.
– Наверное, так и было, – подхватила она. Что угодно, лишь бы положить конец разговору. – Джуди Лаверн хорошо ездила верхом?
– Нет, – ответил он, с трудом сдерживая злость. – Не хорошо – великолепно. И ничего не боялась.
Он проглотил виски, яростно затянулся сигаретой и уставился мимо Анны, грызя большой палец, на миг утратив рассудок.
– Пойду посмотрю, как там ужин, – внезапно сказал он как ни в чем не бывало.
Тьма на лужайке сгустилась. Анна допила бренди – тоже одним глотком. Зря она доверяла Сазерленду. Что к чему, она пока не поняла, но ее присутствие в этом доме целиком и полностью связано с отсутствием Джуди Лаверн.
Фосс оставил на столе несколько монет. Еда стоила дешево – трудно даже понять, на что живут люди, которые готовят и подают эти блюда. Он вернулся к памятнику Луишу ди Камоэнсу, обошел площадь, держась поближе к деревьям, где сидели на каменных ступенях люди, ничуть не интересовавшиеся чужаком. Затем Фосс вернулся на железнодорожную станцию и купил билет до Эштурила. Выбрал вагон посередине почти пустого состава. Перед самым отправлением Фосс стремительно вышел из поезда, прошелся по платформе. Нет, за ним никто не следил. Кондуктор дал свисток. Фосс вскочил в первый вагон тронувшегося поезда.
Выйдя в Эштуриле, он прошел через сады к отелю «Парк». Из‑под нависших пальм он следил за прохожими и проезжими, дождался момента, когда улица опустела, и быстро пересек ее. Дошел до казино, почти неуловимым движением распахнул дверцу автомобиля и скользнул за руль. Завел машину, проехал на зады казино, а оттуда – на противоположную сторону площади. Дальше – на запад, через Кашкайш. Длинные прямые отрезки пути позволяли убедиться в том, что сзади не висит «хвост».
Дорога шла вверх по Серра‑де‑Синтра, мимо Малвейры, мимо того крутого поворота, где нашла свою смерть молодая американка, мимо развилки с шоссе на Азойю, и далее через Пе‑да‑Серра, вниз к Коларешу, и снова вверх по северной оконечности серры, мимо ночных деревень, неосвещенных поместий – кинташ. Проехав еще несколько километров, Фосс свернул и спрятал машину в кустах. Он пересек дорогу, миновал железные ворота и по гравиевой дорожке вошел в Сады Монсеррате.
В двадцати шагах от дороги к нему присоединились два человека: один пристроился сзади, другой зашел спереди и посветил Фоссу в лицо фонарем.
– Добрый вечер, сэр, – обратились к нему по‑английски. – Что в старости быстрее всяких бед…
Человек с фонарем с трудом подавлял смех, но тот, кто подошел к Фоссу сзади, продолжал шептать ему на ухо:
– Нам сеть морщин врезает в лоб надменный?
Со вздохом Фосс припомнил свою реплику:
– Сознание, что близких больше нет, / Что ты, как я, один во всей вселенной.
– Ну‑ну, не так все плохо, сэр. Мы ведь ваши друзья, сами знаете.
Уж этот мне английский юмор, вздохнул про себя Фосс. Ричард Роуз, любитель поэзии, заставил всех лиссабонских агентов цитировать классику.