И наступит момент – как это произошло с графиней, – когда волны сточат тебя до песка, пусть природа твоя из крепкой скалы.
– О чем задумались? – процедил Уилшир.
– Вот о чем я думала, – начала Анна, едва не топнув ногой в раздражении. – Я все пытаюсь понять, с какой стати вы заставляете меня одеваться как Джуди Лаверн?
Вопрос вылетел из ее рта неотшлифованным, грубым, и Анна с немым изумлением следила за тем, как слоги и звуки – они казались ей вращающимися в воздухе буквами с заостренными краями – бьют в оставшееся в тени лицо.
Повисло долгое молчание, только сверчки стрекотали где‑то в кустах, и присутствие Уилшира становилось все более ощутимым, все ярче разгорался огонек его сигары, когда он втягивал в себя дым.
– Я тоскую по ней, – сказал он.
– Что с ней сталось? – спросила Анна, не смягчая голоса, все еще обозленная, и, не дождавшись ответа, продолжала: – Тут разногласия возникли. Сперва мне сказали, будто ее депортировали, а за ужином выяснилось, что Джуди погибла в аварии.
– Да, конечно, – пробормотал Уилшир с трудом; что мешало ему говорить внятно – резкий дым сигары или спазм, сдавивший горло? – Она погибла… в автомобильной аварии.
Куполом собора опускается на город тьма, журнальный столик превратился в исповедальню. Вдали, на высоком дереве, пробует голос соловей; задребезжал, перемещаясь по столу, стакан Уилшира. Спиралью дыма растворяется в ночи сигара.
– Мы поссорились, – заговорил Уилшир. – Мы были в том доме, в Пе‑да‑Серра. Весь день катались верхом, потом начали пить. Я пил виски, она, как всегда, бренди. Спиртное ударило нам в голову, мы заспорили… Даже не помню из‑за чего. Она приехала на своей машине, так что, когда ей стало невтерпеж, она попросту хлопнула дверью, села за руль и уехала. Я поехал следом. Она прекрасно водила машину – в трезвом состоянии. Я давал ей свой «бентли» совершенно спокойно. Но тут она была пьяна, да еще и обозлена в придачу. Она погнала слишком быстро, по горной дороге. Не вписалась в крутой поворот, и машина слетела с обрыва. Там ужасная высота. Даже если бы бензобак не вспыхнул, она бы все равно…
– Когда это случилось?
– Несколько месяцев тому назад. В начале мая, – покорно ответил Уилшир, и даже соловей смолк. – Я был влюблен в нее, Анна, влюблен по уши. Никогда со мной такого не было, и вот, в моем‑то возрасте…
Что‑то в его интонациях, в том жесте, которым Уилшир вновь потянулся к стакану, подсказало Анне: быть может, весь спор начался с того, что Джуди Лаверн вовсе не была влюблена до такой степени, как он…
– Ваш спор… – начала было она, но Уилшир вдруг вскочил, затряс головой и руками, в панике не зная, куда спрятаться, чтобы забыть, кто он и с кем. Окурок сигары откатился в угол террасы.
Уилшир повернулся спиной к поляне, запрокинул голову, вытряхивая непрошеные воспоминания. Анна сидела согнувшись, упираясь локтями в подлокотники кресла, и не видела того, что в окне над террасой отчетливо различал Уилшир: белое ночное платье Мафалды, ее ладони, прижатые к стеклу.
Уилшир рывком поднял Анну на ноги.
– Я пошел спать, – заявил он и поцеловал ее в губы – уголком рта, но этого хватило, чтобы внутренности свело судорогой.
Анна все еще не чувствовала усталости, избыток обрушившихся на нее сведений все равно помешал бы уснуть. Она прихватила пару сигарет из пачки, спички из стеклянной подставки. Сбросив туфли, Анна босиком пошла через поляну к тропинке и дальше, к беседке. Присела на скамейку под нависшими страстоцветами, подтянула ноги на сиденье и сунула в рот сигарету, уткнулась подбородком в грудь.