Как удачно, что можно заняться едой и выиграть время. Чем же она увлекается теперь, когда стала Анной Эшворт? Математика ушла в прошлое.
– Наверное, я по старинке люблю повеселиться, только случая у меня пока не было. В Англии сейчас не очень‑то весело.
– Придется мне поводить вас… показать злачные местечки Лиссабона.
– Тут есть злачные местечки?
– Еще бы, можно пообедать в «Негрешку», сходить в танцбар «Майами», заглянуть в клуб «Олимпия». Отличные заведения.
Приподняв повыше рыбий хребет с повисшей на нем головой, Лазард хищно выбирал кусочки белой плоти.
– Вчера в Лиссабоне были волнения. Я только прилетела. Мне говорили, народ возмущается из‑за плохой еды. В шорисуш добавляют опилки.
– Коммунисты, – произнес Лазард, будто поставил смертоносный диагноз. – Коммунисты! В городе много всяких партий и кружков, но, грубо говоря, все делятся надвое: «имущие» и «неимущие». Вы принадлежите к «имущим», Анна, так что вам придется привыкать к «неимущим» или не высовывать носу из Эштурила, здесь все свой брат, «имущие».
Он сложил нож и вилку поверх обглоданного рыбьего скелета и одним глотком осушил бокал; вышколенный лакей тут же долил вина. Тарелки убрали, и графиня воспользовалась краткой паузой перед жарким, чтобы подать – на весь стол, от одного конца до другого – первую за общим ужином реплику:
– А теперь, герр Волтерс, когда Шербур пал и союзники идут на Париж, что собирается делать ваш герр Шикльгрубер?
– Опять она, – проворчал Лазард в салфетку.
Волтерс мужественно принял вызов. Приподнял бокал за ножку, слегка покачал, словно движение вина могло подсказать ответ, задумчиво погладил бородку.
– Фюрер, мадам, сохраняет спокойствие, – ответил он, любезностью парируя грубость аристократки. – А что касается Парижа, по карте, может, он и близок, но, смею вас заверить, союзники столкнутся с весьма серьезным сопротивлением.
– А как насчет русских? – не сдавалась графиня.
Волтерс вцепился в край стола, толстая задница заерзала по гобеленовой обивке кресла. Все взгляды были устремлены на генерала: авось перепадет кроха секретной информации. Лишь постукивание ложек – прислуга накладывала в тарелки овощи и рис – нарушало тишину. На миг показалось: сейчас генерал вскочит, опрокинет стол, придавив им зловредную сплетницу. Но Волтерс молча обвел глазами всех, кто сидел за столом, кроме молодой англичанки и этой графини в обносках, словно упрекая каждого: они разбогатели, продавая все подряд тогда еще победоносному рейху.
– Да, верно. У русских сейчас дела идут хорошо, – размеренно заговорил он. – Однако даже и не думайте, чтобы хоть малая часть гер… французской земли досталась врагу без борьбы – без такого ожесточенного сражения, какого еще мир не видел. Мы не уступим.
Хладнокровная уверенность генерала слегка напугала всех присутствующих, за исключением Уилшира. Того скорее позабавила демонстрация фанатизма – с обеих сторон.
– Вы не думаете, что они предпочтут избавиться от него… – продолжала графиня.
– Они! – переспросил Волтерс.
– Немцы, которые любят свою страну, которые позаботятся о том, чтобы Германия существовала и впредь, когда все это кончится.
– Германия будет существовать всегда, – почти прошептал Волтерс. Ни один разговор никогда еще не заводил его в такую бесплодную, ледяную пустыню.
– Я смотрю, у вас еще верят в чудеса.
– Чудеса не исключены, мадам, – буркнул Волтерс, но, сообразив, что эти слова могут показаться смешными, добавил: – Разве вы не слыхали, как мы бомбим Лондон беспилотными ракетами?
Все взгляды обратились к Анне.