Поехали‑ка обратно.
Анна потянула уздечку на себя, разлучая кобылку с приглянувшимся ей жеребцом. Уилшир небрежным взмахом руки приветствовал и поблагодарил майора. Вдвоем они устремились вниз по тропе к плотному облаку на северном краю серры, а майор остался позади, застыл неподвижно, точно конная статуя на главной площади города.
Они проскакали гуськом обратно в кинту – усадьбу, обратно в сумрак низко нависшей тучи. Ритмичный перестук копыт гипнотизировал Анну, и она словно в полудреме перебирала детали той сцены, однако не безумие Уилшира вспоминалось ей снова и снова, а тот головокружительный полет, то буйство адреналина в крови, что она пережила, когда мчалась на вышедшей из повиновения гнедой. И страх, оказывается, не так уж страшен. И уже не столь загадочными представлялись ей лица в игорном зале казино, что‑то она понимала теперь в азарте и страхе, в бешеном ритме проигрышей и удач. Возможно, проигрыш потрясает даже сильнее, чем выигрыш, есть особое очарование в нависшей неотвратимой катастрофе. Анна содрогнулась, и дрожь ее передалась ехавшему впереди Уилширу. Он обернулся, вопросительно посмотрел на нее и получил в ответ улыбку из глянцевого журнала.
Во дворе кинты они спешились, конюх увел лошадей. Свои ягодицы и бедра Анна готова была сравнить с нагревшимся бронзовым монументом: все затвердело, и где‑то глубоко внутри притаился жар, понемногу выходящий, остывающий. Прохладным сделался и пот, пропитавший волосы, мышцы болели, когда Анна вслед за Уилширом проходила под арками в сельского вида каменное строение с крупной деревянной мебелью. Стены были украшены потемневшими портретами и английскими охотничьими гравюрами, густой, заплесневевший воздух пронизывали оленьи рога. С потолка свисала чудовищная люстра – еще одни развесистые рога, но свет не был включен. Впрочем, и без света не составляло труда разглядеть закуски на столике: сыры, шорисуш, презунту – ветчину, оливки и хлеб. Уилшир щедро налил себе вина из глиняного кувшина, протянул глиняную кружку Анне.
– Выпейте, – посоветовал он. – Вы заслужили.
Его хладнокровие могло свести с ума, но Анна запила свою ярость белым вином. Вопросы распирали ее мозг. Нужно было срочно обнаружить хоть какую‑то щель в броне этого невозмутимого человека, проникнуть поглубже, уязвить его.
– Съешьте что‑нибудь, – столь же радушно предложил он, неопределенно помахал рукой над закусками, сам ничем из еды не заинтересовался, лишь торопливо накачивался вином.
– С удовольствием, – откликнулась она. – Я не успела позавтракать.
– Наверное, не следовало вас тащить…
– Нет, нет, я с удовольствием, – перебила она, еще более раздраженная этой маской безукоризненной вежливости. – Вот что я хотела спросить…
– Что? – поддразнил он. Нарочно перебивает, чтобы лишить ее разгона. – Что вы хотели спросить?
– Хотела спросить про майора, – закончила Анна. Майор, пожалуй, не слишком ее интересовал, но кто знает, он может оказаться оружием в этом поединке, мужчина против мужчины. Помедлив, Анна кинула в рот оливку.
– И что же?
– Он показался мне весьма… э… благородным человеком, – призналась она и пошла вокруг стола, бесцельно грызя косточку от оливки.
– Благородным? – переспросил Уилшир. – Благородным. Да, благородным. Весьма подходящее слово. Он – благородный человек.
– В наши дни благородство как будто устарело, – пожаловалась Анна, пристально следя за Уилширом, тот двигался вокруг стола в ее сторону.
– Да, это слово из прошлого. Благородные рыцари, военные прошлых веков.
– Майор даже не участвует в войне, и все же…
– Абсолютно согласен с вами, Анна, целиком и полностью согласен.