– Ты скажи только одно слово. Скажи: да. И все. Самое простое, что бывает в жизни.
– Существуют препятствия.
– О, тогда я счастлив.
– В чем тут счастье?
– Препятствия прео‑д‑олимы. Я готов поговорить с кем нужно. Буду говорить с английским послом. Буду говорить с президентом «Шелл». С твоими родителями. Я буду говорить…
– С мамой. У меня жива только мать.
– Значит, я буду говорить с твоей матерью.
– Довольно, Луиш. Остановись, дай мне подумать.
– Ты можешь думать только о том, как пре‑о‑долеть эти препятствия. Ты должна подумать и понять, что препятствия… – Он запнулся, подбирая слова. – Никакие трудности не пугают меня. Нет таких трудностей, чтобы я не смог… не смог… Raios! Как это говорится?
– Я ведь не знаю, что ты хочешь сказать… Перескочить? Перепрыгнуть?
– Перепрыгнуть! – буквально проревел он, радостно соглашаясь. – Или нет, нет. Не перепрыгнуть. Если перепрыгнуть, преграда останется. Будет позади, но все равно будет. Уничтожить! Вот! Нет таких препятствий, какие я бы не смог уничтожить. Разбить!
Она расхохоталась, представив себе, как Луиш несется с щитом и копьем наперевес сметать преграды.
– Пока я не могу ответить, – повторила она.
– И все же я счастлив.
– Почему ты счастлив, Луиш? Я еще ничего не ответила тебе.
– Я счастлив, – повторил майор.
Он‑то знал почему, хотя ей говорить не стал: он, по крайней мере, не получил сразу же другой, короткий и сокрушительный ответ.
В два часа ночи Анна, измученная, улеглась в постель. Поклонник не отпускал ее: его дерзкий порыв, смирившись, искал другие выходы, неуемная энергия распирала майора. Луиш повез Анну в Лиссабон, отплясывать в танцбаре «Кристалл». Никогда еще ей не доводилось видеть Луиша таким оживленным; выяснилось, что он вполне способен на разговор, но при условии, что одновременно занимается еще каким‑то делом. Стоило им вернуться за столик, чтобы передохнуть, и Луиш впадал в глубокое раздумье, вероятно, пытался понять, что же это за неведомые ему препятствия могут помешать их свадьбе, однако, не вынеся долгого молчания, он снова тащил Анну танцевать.
Тут‑то он и начинал говорить, взахлеб рассказывая Анне все, что ей следовало знать: о своей семье, о поместье под Эштремушем, в провинции Алентежу, за сто пятьдесят миль от Лиссабона, о работе, о казарме, в которой он жил, – к счастью, казарма тоже была в Эштремуше, – и весь разговор сводился к тому, как будет обустроена их совместная жизнь, как Анна приладится к его миру.
Она спала и видела сны и проснулась в панике: такой темп событий ей не выдержать. Словно всадник, упавший с лошади, – нога застряла в стремени, и скакун увлекает его за собой, тело бьется о камни, – Анна могла молить лишь о передышке, о том, чтобы самой направлять эту безумную скачку, но ей не под силу было даже обдумать те самые препятствия. Различные нити ее жизни не просто переплелись, они сбились в неразрешимый клубок.
Но вот в чем вопрос: почему бы и не выйти замуж за Луиша? Разумеется, она его не любит, но это как раз не «препятствие», скорее причина выйти замуж. Любила она Фосса, но Фосс все равно что мертв, беспощадная прямота Ричарда Роуза лишила ее всяких иллюзий. Луиш помог бы Анне избавиться от гложущей ее вины. Затаившийся в ее утробе ребенок Фосса тоже был препятствием, но стоило хорошенько призадуматься, и это препятствие превратилось в лишний довод за. Собственное хитроумие напугало Анну, однако не до паники, так, легкая, поверхностная дрожь. Чувство вины залегало гораздо глубже, оно составляло суть всего, что Анна переживала и делала в эти дни.