А вы не имеете намерения, сударь, представить его ко двору и там выхлопотать ему место врача?
Г-н Диафуарус. По правде говоря, должность врача, состоящего при великих мира сего, никогда не привлекала меня; мне всегда казалось, что лучше всего для нас, грешных, держаться простых смертных. С ними куда легче. Вы ни перед кем не отвечаете за свои действия: надо только следовать правилам науки, не заботясь о том, что из этого получается. А с великими мира сего это очень хлопотливо: когда они заболевают, они непременно хотят, чтобы врач вылечил их.
Туанетта. Вот забавно! Какие чудаки! Хотят, чтобы ваш брат, доктор, их вылечивал! Но ведь вы совсем не для этого при них состоите! Ваше дело получать от них вознаграждение и прописывать им лекарства, а уж они пускай сами выздоравливают, как умеют.
Г-н Диафуарус. Это верно. Мы должны только соблюдать правила.
Арган (Клеанту). Сударь, пусть дочь моя что-нибудь споет гостям.
Клеант. Я ждал ваших приказаний, сударь. Чтобы развлечь общество, я решил спеть с вашей дочерью одну сцену из новой оперы. (Анжелике, подавая ей ноты.) Вот ваша партия.
Анжелика. Моя партия?
Клеант (тихо Анжелике). Пожалуйста, не отказывайтесь. Дайте мне возможность объяснить вам, что это за сцена, которую мы будем с вами петь. (Громко.) Голос у меня неважный, но на это хватит. Надеюсь, господа, вы меня извините: ведь я буду петь только для госпожи Анжелики.
Арган. А стихи хорошие?
Клеант. Это в сущности маленькая импровизация. Вы услышите размеренную прозу, нечто вроде вольных стихов, какие страсть и необходимость могут вложить в уста двух лиц, которые говорят о том, что их волнует, и при этом без всякой подготовки.
Арган. Прекрасно. Послушаем.
Клеант. Вот содержание сцены. Один пастух был поглощен приятным зрелищем, как вдруг его внимание привлек шум, раздавшийся поблизости. Он оборачивается и видит, что какой-то грубиян оскорбляет пастушку. Пастух тотчас же становится на защиту того пола, перед которым должны преклоняться все мужчины; затем, наказав грубияна за дерзость, он подходит к пастушке и видит, что из чудных очей этой молодой девушки струятся дивные слезы. "Ах, сказал он себе, - как возможно оскорблять такое прелестное существо? Кто тот бесчеловечный, тот варвар, которого не тронули бы ее слезы?" Он пытается остановить эти слезы, которые кажутся ему такими прекрасными, а любезная пастушка в это время старается отблагодарить его за небольшую услугу, и она делает это так очаровательно, так нежно и страстно, что пастух не в силах сопротивляться, и каждое ее слово, каждый взгляд - это пламенная стрела, пронзающая его сердце. "Что может быть достойно, - думает он, - таких милых слов благодарности? Какой услуги ни оказал бы всякий, какой опасности ни подверг бы он себя с радостью, чтобы только вызвать на мгновение трогательные чувства такой ласковой и признательной души?" Зрелище более не привлекает его, но он жалеет, что оно слишком кратко, потому что конец зрелища разлучает его с обожаемой пастушкой. И с первого же мига встречи, с первого взгляда в его сердце вселяется бурная страсть, какая обычно созревает лишь в течение долгих лет. Он уже ощущает всю боль разлуки, он уже страдает, не видя той, которую видел так мало. Он делает все возможное, чтобы еще раз увидеть ту, о ком днем и ночью он лелеет сладостное воспоминание, но ему мешает неволя, в которой живет его пастушка. Сила страсти заставляет его решиться просить руки обожаемой красавицы, без которой он уже не может жить. Он ухитряется переслать ей записку и получает от нее согласие. Но в то же время его предупреждают, что отец красавицы хочет выдать ее за другого и что скоро должна состояться свадьба.