— Все, что таит в себе наша земля, есть общее
добро.
Если наш гость выкопает целебный корень, пусть бе-
рет его. Значит, он добрый гость. Но если добудет из
земли какие-то сокровища, надо отнять их, а гостя свя-
зать и отвезти в ревком, как злодея. Постарайся посмот-
99
реть завтра, мой мальчик, тайком, чтобы чужестранец
ничего не заметил...
Проснувшись утром, Знаур увидел перед собой высо-
кие желтые ботинки с шипами.
— Быстро, быстро. Через десять минут идем в гору!
Знаур умылся из висящего на суку медного чайника.
Положил за пазуху черкески кусок чурека.
— Я готов, господин, — бодро, сказал он. — Можем
идти.
— О! Ты молодец,— похвалил Стрэнкл.— Будешь
стараться, перед отъездом подарю тебе охотничье ружье.
— Спасибо, господин.
Годы, проведенные в богатом доме баделят Кубатие-
вых, где нередко приходилось исполнять роль казачка,
научили его быть почтительным и вести себя так, чтобы
хозяин никогда не задумывался об истинных чувствах.
...Прошел еще один день экспедиции.
Снова после отбоя Знаур шепотом рассказывал ста-
рому Габо все по порядку.
— Ты говорил правду, дедушка. Чужестранец искал
клад.
— Говори тише, мой мальчик... — сказал Габо, при-
слушиваясь к ночи.
Как и вчера, он отослал меня рвать горькую траву
с острыми листиками, я спустился вниз и долго шел по
направлению к лесу, потом свернул в кусты и, далеко
обойдя башню (где-то на возвышенном месте стоял на
страже Мехти), вернулся к ней с другой стороны.
— Мистер долго стучал киркой, пробовал землю же-
лезной тростью, потом начал рыть. Целый час рыл он
яму, сбросил с себя куртку, а револьвер заткнул за пояс.
Красивый револьвер, сизый, еще лучше, пожалуй, чем
маузеры бывают. Клянусь, дада.
— Говори о деле!
— Говорю, дада. Выкопал он из земли ящик — тяже-
лый, должно быть, с кладом. А свой, точно такой же, в
яму зарыл. Заровнял землю, присыпал место сухим
щебнем.
— Вот как! Значит, он обо всем знал заранее...—
взволнованно сказал Габо.
Несколько минут оба молчали.
— Что же дальше?
•— Ты слышал два выстрела, дада? Это господин
100
вызывал меня к себе. Я пришел. Он сказал, что нашел,
наконец, корень «тха», будто бы заложил его дерном з
чемодане, а теперь, говорит, надо возвращаться домой.
После долгого молчания Габо сказал:
— Мистер Стрэнкл — наш гость. Не зная, что нахо-
дится в ящике, нельзя поднимать шума. Помни мудрую
осетинскую пословицу. «Не тряси то дерево, на котором
сидит медведь...» Я прожил большую жизнь, Знаур,
многое видел, охотился за счастьем в Америке вместе
с сотнями своих земляков-осетин. Объездил полсвета,
видел всяких людей, добрых и злых. Верь мне, мой
мальчик.
— Верю, дада.
— Хотя ты не знал меня раньше, зато я все знаю о
тебе. Ты жил в богатом доме, но был обездоленным
сиротой и простым работником. Ты поймешь меня, Знаур.
Слушай же. Был у меня во Владикавказе старый доб-
рый друг...
Габо прервал речь, настороженно прислушался.
Ночную тишину нарушало только курлыканье какой-то
лесной птицы и далекий шум бурного Уруха.
— Лучший мой друг Сергей, известный в горах по
прозвищу Кира*...
— А где он теперь?
— На войне. Война продолжается. На западе — с
поляками, а в Крыму объявился черный барон и воз-
двиг там плетень из ядовитых змей. На Кубани его люди
подняли восстание, вооружились... Ты ничего об этом не
знаешь, Знаур?
— Слышал, что война продолжается, дед Умар Гап-
боев говорил.
— Так вот. Кира многим открыл глаза на правду.
Теперь-то мы знаем, кто наши друзья, а кто враги. Ког*
да князья и офицеры разжигали войну осетин с ингуша-
ми, чтобы потом раздавить нас, я покупал пять быков
для примирительного кувда**, на который мы пригла-
сили ингушей. Деньги на быков получил из рук самого
Кира. Хорошие были быки, немецкой породы. Тогда мы
точно разгадали план врагов. Теперь тоже нужно раз-
* К и р а — так называли горцы С. М. Кирова.
** К у в д /осет./ — пир.
101
гадать тайну этого иностранца. Если он против больше*
виков, значит, у него черная душа.
— Покойный дядюшка Саладдии называл большеви-
ков красными абреками. Почему, дада?
— Аллах покарал старого Саладдина за его гнус-
ные слова. Новая власть дает людям землю и бога не
обижает. Сергей Кира говорил мусульманам: «Мусуль-
мане! Будьте мюридами * Советской власти, поднимай-
тесь на священную войну с кровопийцами-алдарами» **.
— Мне и Костя рассказывал, что Советская власть
горой стоит за бедных и сирот.
— О! Правда, правда, мальчик. Теперь слушай. Надо
добыть из земли тот, пустой ящик, принести его сюда и
спрятать в нашей бричке.
— Зачем, дада? Он ведь пустой?
— После скажу. Иди скорей, только осторожней. У
очага найдешь маленькую солдатскую лопату.
— Иду, дада.
— Не побоишься в такую темень? Возьми мой кин-
жал.. Вот он. На нем хорошая молитва написана...
Габо прижал голову мальчика к груди и прошептал:
— Ступай. Да хранит тебя всевышний!
На берегу,
под лодкой
— А вот и город,— показал Костя на дымившую
трубу электростанции. — Скоро будем обедать в гостях
у Знауркиного дедушки. Он, понимаешь, богатый и сра-
зу индюка зарежет, а может быть, медом угостит...
Костя запустил руку в торбу для овса, приспособ-
ленную вместо сумки, хотел было достать последний ку-
сок чурека, да раздумал: лучше оставить напоследок.
Ахметка как будто читал мысли приятеля.
— Ха! Ты думаешь, он нас ждет, Знауркин дед?
* Мюрид — беспредельно преданный друг, фанатик-единове-
рец. С. М. Киров употреблял это слово, вкладывая в него новый
смысл: «Мюриды Советской власти».
** Алдары — помещики-феодалы 9 Осетии /Тагаурии/,
102
— Придем и скажем, что мы друзья Знаура, объяс^
ним, что к чему: Знаур задержался у матери в лесу и
тоже скоро будет здесь.
Ахметка прищелкнул языком, вздохнул.
— Этот старый шайтан узнает, что я ингуш, и задаст
тебе и мне... «меду»... Клянусь.
— Э!—отмахнулся Костя.— Когда мой отец приез-
жал на побывку из Одиннадцатой армии, он говорил,
что все люди одинаковые — русские, осетины, ингуши,
все братья... Вот пожалуйста: Знауркина мать осетинка.
Так? Она нам с тобой последний чурек на дорогу отда-
ла. А мы не осетины.
— Она хорошая потому что, — уточнил Ахметка.—
Мой дядя, красный командир Абдулла, говорил, что
князья хотят войны ингушей с осетинами.
Ахметка о чем-то задумался, шел молча, а потом, как
бы продолжая разговор, заметил:
— А все-таки наш ингушский аллах лучше всех,
потому что он помогает смелым джигитам в бою. Кля-
нусь.
— Это тебе который дядя сказал?
— Двоюродный дядя, Рахимбей. Очень старый, по-
четный человек.
— Он тоже красный?
— Клянусь — нет. — Ахметка покрутил головой. —
У Рахимбея было две отары овец, два кирпичных дома
в Назране. Четыре жены. Потом, понимаешь, он совсем
куда-то сбежал.
— Вот видишь!—обрадовался Костя. — Богатый,
потому и хвалит своего аллаха. Буржуй. Испугался
Советской власти и убежал, проклятый жадный пес.
— Зачем моего дядю ругаешь? — вспыхнул Ахмет-
ка. — Что он тебе сделал, скажи?!
Нахмурив свои черные, почти сросшиеся у переносья
брови, тихо сказал по-ингушски, чтобы не понял Костя:
— Лгун...
— Это все мироеды, — продолжал яростно Костя, —.