— Как ты себя чувствуешь? — Сэм, оторвавшись от книжки, встревоженно смотрел на него в рассеянном оранжевом свете. — Что-то болит?
Джеймс прислушался к себе: он был сыт, здоров и ни в чем не нуждался, только под сердцем саднило, слабо, но настойчиво, однако эта боль не имела ничего общего с физическим недомоганием.
— Все хорошо, — ответил он, подумав. — Просто не спится. Пойду погуляю.
Сэм, наблюдая, как он поднимается, сказал с сомнением:
— Ничего не наденешь? Там уже не лето.
Уже не лето? Джеймс не заметил, как оно прошло, потому что дни — те, которые не проливались дождями — оставались ласковы и солнечны, а вечерами он был слишком занят, чтобы обращать внимание на погоду, и новость эта потрясла его сильнее, чем он готов был признать. Хотя, казалось бы, какое ему дело до поры года?
— Нет, — решил Джеймс. — Все нормально.
Одежда казалась лишней. Рука казалась лишней — Джеймс снял бы и ее, если бы знал, как. Более того, он сам казался себе лишним. Это было странное и очень неприятное ощущение.
Трейлер, успевший сделаться домом, теперь выталкивал его, будто нечто чужеродное, но Джеймс все же остановился перед самыми дверями и оглянулся, окидывая взглядом обитые деревом стены, и портрет, едва различимый в полумраке (после того, как Дикси заинтересовалась картинкой, один угол подмок и немного покоробился), и тускло поблескивающий ловец снов, и свою соломенную подстилку, и Сэма, снова уткнувшегося в книгу. Понадеявшись, что его дырявая, будто решето, память удержит эти образы, он решительно отвернулся и, задержав дыхание, нырнул в холодную темноту.
Было сухо, но ветрено, ветер нашептывал о близком дожде, пускал мурашки по коже, и Джеймс, вздрогнув, поспешил укрыться среди деревьев. Скорее нащупав, чем увидев заросшее подобие тропы, он пустился по ней быстрым шагом, порой переходящим в бег, по-прежнему убеждая себя, что это лишь прогулка, и торопится он только для того, чтобы спастись от холода. Ветки, которые Джеймс не заботился отводить с пути, чувствительно жалили кожу, стылая темнота, совсем не похожая на летний бархат, щетинилась треском и щелканьем, сверху начало капать, а Джеймс спешил вперед, не замечая поворотов и развилок, полностью доверившись собственным ногам. И когда изнутри поднималось желание остановиться, Джеймс давил его, убеждая себя, что погуляет еще немного. А потом — еще. И еще.
Так продолжалось до тех пор, пока его прогулку, больше напоминающую бегство, не прервало гигантское мертвое дерево, поверженный великан, упокоившийся поперек заросшей тропы, и справа был непролазный бурелом, и слева — тоже, и надо было поворачивать назад и искать другую дорогу. Но Джеймс понимал, куда понесут его ноги, если он развернется, и не знал, что теперь делать, а потому по-собачьи сел на подмокшую лесную подстилку, запрокинул голову и уставился вверх, туда, где огромные высохшие ветви, голые и скрюченные, но по-прежнему величественные, немо взывали к высокому черному небу.
— Сверкаешь как новогодняя елка на Рокфеллер-плаза, — сказали позади, и Джеймс, придя в себя, всполошенно обернулся.
Вот теперь он точно оказался в ловушке: даже путь назад был перекрыт, там стояли Тень и один из его львов (Джеймс не умел их различать). Ночная темнота выцвела, истончилась до прозрачной серости, земля под их ногами текла и переливалась сотнями мигающих огоньков, находящихся в беспрерывном суетливом движении, и Джеймс смутно поразился, как не замечал их прежде.
— Светляки, — проговорил Тень под нос. — И снова не по времени. Медом, что ли, им на тебе намазано?
Мелькнувший в голове Джеймса вопрос насчет того, как Тень сумел его найти, тут же обзавелся ответом, и Джеймс бросил на насекомых, что карабкались по его бокам, укоряющий взгляд.
— Я гулял, — сказал он, защищаясь. — Я ведь вернул долг, я могу идти, куда хочу.
— Вернул, вернул, — покладисто согласился Тень. — Иначе хрен бы так далеко зашел. А мы, пожалуй, погуляем с тобой, проследим, чтобы ты не забыл дорогу назад.
Белый лев, словно откликаясь на это «мы», протяжно рыкнул, и у Джеймса все волосы на теле встали дыбом.
— Это Гамлет, — представил Тень льва — так радушно, словно Джеймс пришел к нему на семейный ужин. — Тот еще толстяк. Моцион будет ему полезен.
Лев, услышав свое имя, опять подал голос, и дерево-исполин с целым лесом отмирающих ветвей вдруг показалось Джеймсу не таким уж непреодолимым.
— Зачем я тебе? — голос, как Джеймс не пытался с ним совладать, предательски задрожал. — Я ничего не хочу и ничего не ищу.
— Совсем уж ничего? — деланно удивился Тень, поглаживая Гамлета между ушей. — А как же память?
Джеймс с трудом проглотил истерический смех. Память? Если что и пугало его больше расставания с Солнцем, то разве что перспектива целиком и полностью вспомнить то, что окровавленными лоскутьями и тошнотворными вспышками приходило к нему в кошмарах и вкрадчивом множественном шепоте. К черту такую память.
— Нет, — отрезал он. — Радугу вы со мной не найдете.
— Ага, — протянул Тень, — вижу, Уилсон успел изложить тебе свои теоретические выкладки. А он случайно не упомянул, что это все может оказаться фигней на постном масле?
— Может, — стоял на своем Джеймс. — А может, и нет. Зачем тебе именно я? Ты просто найдешь кого-нибудь другого, кого-нибудь…
Лучше. Удобнее. Кого-нибудь, кому не надо будет столько еды, с кем не надо будет сидеть по ночам, кого не надо будет лечить, кто не будет отнимать у тебя внимание Солнца…
В этих словах не было как будто ничего предосудительного, но Тень вдруг словно взорвался, тьма выхлестнула из него упругими потоками, тяжелыми каплями, как из огромного пузырька с чернилами, с размаху брошенного об стену. Белый лев, ощерив сияющие клыки, припал к земле. Не в силах решить, кого из них бояться больше, Джеймс беспомощно вжался боком в дерево, почти не чувствуя боль от острого сука, впившегося в нижний живот.
— Зачем мне именно ты? — прошипел Тень — голос его, и без того не слишком разборчивый, чудовищно исказился. — Да нахрен ты мне сдался! Ты мне не нужен, зато ему нужен, и если ты сейчас утащишь черт знает куда свою трусливую задницу, то он уйдет за тобой! Уйдет! Слышишь? Я согласен тебя терпеть! Я опустился до того, что согласен его с тобой делить! Но остаться — по милости безмозглого жалеющего себя осла — совсем без него? Нет уж, на это я не подписывался! Хочешь валить? Вали! Только убеди его тебя отпустить и отправляйся хоть к чертовой бабушке!
Тень был страшен сейчас, но Джеймс сделал свой выбор и, едва дыша, в ужасе глядел на льва, явно изготовившегося к прыжку; в горле стоял ком, сердце колотилось так, словно собиралось выскочить из положенного места через горло и убежать совершенно самостоятельно. Той памятной ночью он не испугался вооруженного человека, но эти прекрасные призрачные звери вселяли в него дикий, совершенно животный страх, от которого хотелось, напрочь потеряв голову, нестись хоть в огонь, хоть в кирпичную стенку.
Время застыло тонкой, докрасна раскаленной иглой.
— Гамлет, — буркнул вдруг Тень, — место.
И свирепый зверь исчез, просто испарился, а Тень, присев, пошарил среди расползающихся светляков, поднял что-то и, выправив из-под рубашки цепочку, начал возиться с ней, прилаживая найденное.
— Отлепись от дерева, идиот, — бросил он, не поднимая головы. — Пулей брюхо не продырявил, так деревяшкой пропорешь.
Джеймс, бессильно хватающий воздух, не до конца сообразивший, что, кажется, спасен, подчинился; еще несколько секунд ушло на то, чтобы сообразить, что он задыхается, и вспомнить о втолкованных Сэмом дыхательных упражнениях. Те снова не подвели: к тому времени, как Тень спрятал цепочку обратно под рубашку, Джеймсу уже не казалось, что легкие вот-вот вырвутся через ребра гроздью готовых лопнуть пузырей.
— Стив отпустит, — тихо сказал он; глубокую царапину, оставшуюся после острого сука, наконец, защипало. — Он готов был отпустить меня за грань.
Узкие губы Тени разъехались в неприятную усмешку.