– Не волнуйся, мне несложно, – улыбнулась я, – лучше скажи, как Костик?
– Ой, не знаю! Не спрашивай! – воскликнула она, ковыряя вилкой в салате. – Мама ему звонила, подробности я не спрашивала! Он же нам чужой и я его с маленьких лет не видела, а ему уже 26.
– Он тебе не чужой, он твой племянник, – сказала я, комкая салфетку, волнуясь и не зная, как начать разговор о матери Татьяны, – мама твоя, наверное, в курсе, раз поддерживала с ними отношения столько лет.
– Думаешь? Ты знаешь, мне кажется, я уже ничему не удивлюсь!– задумчиво протянула она и воскликнула. – Подожди, ну а зачем тогда Танька лишала его родительских прав? Он то отцом другого считает.
– Не знаю, – пожала плечами я, – и теперь точно не узнаем, ее то уже нет!
– Слушай, я все равно в шоке! – потрясая головой, сказала Татьяна. – Мне до сих пор не верится, что это происходит со мной! С нами! Почему он мне никогда не снился? Если все так просто?
– Как видишь, не просто! Если бы мог, приснился и тебе. Только приняла бы ты этот сон всерьез? А?
– Не знаю.– ответила она и тут же спросила. – Ладно, рассказывай, что он еще говорит? А то у меня там роженица сложная, в любую минуту позвонить могут.
– Что за сложности? – удивилась я, зная, что Татьяна, действительно сложных рожениц без наблюдения не оставляет.
– Да не в том смысле, – поморщилась она, – параннойя у нее. Переживает, что из ее плаценты макароны по-флотски сделают!
– Что?!– рассмеялась я. – Это что новенькое! Или шиза?
– Да нет, не шиза, – смеясь, ответила Татьяна, – актриса театра, весь процесс арии поет, говорит так легче. Но в первые роды кто-то из персонала пошутил! На ее вопрос: что с ее плацентой сделали, ответили: макароны по-флотски. Вот она теперь бдит. В министерство уже отзвонилась, контрольный звонок оттуда был. Без смеха!
– А там что всерьез что-ли её восприняли? – удивилась я, продолжая смеятся.
– Вот, не знаю, – усмехнулась она, – но сказали, проконтролируют! Им то что!? Был бы повод три копейки не доплатить!
– Дурдом, – покачала головой я, представляя, как делегация из министра здравоохранения и главного врача роддома проверяют кастрюли в столовой.
– Ну, говори уже, – воскликнула Татьяна, и мне пришлось пересказать диалог с ее братом. Она слушала, периодически, расширяя глаза, и когда я закончила рассказа, протестующе воскликнула:
– Мама мне рассказывала совсем по-другому! Я не знаю даже, что сказать!
– Танюш, сейчас нет смысла выяснять, кто как сказал, – успокаивающе начала говорить я, – надо....
– Как это нет смысла!? – воскликнула она. – Все еще страшнее, чем я думала! Это же получается, она их убила! Она…
– Не нам судить, – перебила я ее строго, положив руку на подрагивающую ладонь, – он ее простил, а ты даже и не вздумай ее в чем то обвинять. Сейчас нужно уговорить ее пойти на прием к моему Данилу. Я с ним уже поговорила. Он постарается убедить ее раскаяться.
– Как!? – сквозь слезы усмехнулась она. – Как заставить раскаяться такого монстра?! Если она даже после того, что натворила, продолжала обвинять Сашку!
– Ты же понимаешь, что ее поведение, возможно, просто способ отвести от себя вину, а на самом деле она все понимает.
– Нет, ты ее просто не знаешь!– горько хмыкнула Татьяна. – Она всегда и во всем права. Всегда!
– Тем более! – сказала я. – Вот ты можешь представить, как она плачет и говорит тебе, что это она виновата во всем? Можешь?
– Нет, не могу, я за всю жизнь не видела, чтобы моя мать плакала. Даже, когда умер папа, – ответила она, поднимаясь из за стола, – и знаешь что, Ева, прости! Для этого чудовища, я и пальцем не пошевелю! Пусть будет, как будет!
– Постой, – крикнула я, хватая сумку со стула и догоняя ее, – Тань, так нельзя. Подожди! Времени нет совсем, обижаться, отсчёт начался ещё два дня назад.
Она медленно шла по коридору, опустив плечи и засунув руки в карманы, синий медицинский костюм с рисунком из цветных паровозиков, как то сразу повис на ней, как будто стал на несколько размеров больше. Я остановилась и смотрела ей вслед. И что мне делать!? Ждать пока она успокоится?! А если это затянется на несколько месяцев!? И когда я уже повернулась к выходу, так и не решив, Татьяна окликнула меня:
– Ева, прости! Спасибо тебе за все!
– Тань, ну подумай, – подбежала я к ней, – ты понимаешь, что те долгие семь лет, лягут на твои плечи?! Ты же знаешь, что такое лежачий больной! А бросить ты ее не сможешь, я знаю! Подумай, прошу тебя!
– Ева! Ева!– печально покачала головой Татьяна. – Славный ты человечек! Они итак лягут на мои плечи, как ты говоришь. Понимаешь? Итак! Потому что я знаю свою мать, она никогда не сожалеет о содеянном. Никогда! Раньше мне хотелось быть, как она. Я всегда завидовала ее уверенности в себе и в своих поступках....
– Человек не может быть полностью уверен во всем! – возразила я, хватая ее за руку. – Это может быть просто маска, а в душе бушует буря. И таким людям еще тяжелее, чем неуверенным. Эти хотя бы могут поплакать и пожаловаться!
– Ладно, Ев, – приобняла меня Татьяна, – спасибо тебе! Я подумаю, что можно сделать.
Конец ознакомительного фрагмента.