«Стоп!
Я застонал!?»
Ошарашенный, после некоторых усилий Алекс всё же умудряется приоткрыть глаза. И увидеть довольную ухмылку на квадратном, немного измазанном краской лице. К сожалению, полностью рассмотреть своё тело не получается – шея не двигается – но скосив взгляд вниз, он замечает на внутренней стороне бёдер зеленые листья и крупные красные цветы с множеством тонких, тщательно выписанных лепестков. Однако Григорий уже подаётся вперёд и прижимает член к члену Алекса. Это только ощущения, но судя по ним – не такой уж и большой у него агрегат. Впрочем, значение сейчас имеют только умелые пальцы, продолжающие творить своё тёмное дело. Головка горит. Ствол пульсирует. Мысли снова уплывают за горизонт – и Алекс не держит их. Ему хочется побыстрей разрядиться, а не наслаждаться всем этим кошмаром.
Поэтому он снова закрывает глаза.
И всё же – это даже пугает. Насколько похожи действия Григория и Максима. И если представить, что там, внизу, к нему прижимается именно Максим… если по-настоящему забыться и отдаться ощущениям… то можно сойти с ума.
А Григорий тем временем заваливается на бок и увлекает его за собой. А потом закидывает ногу Алекса себе на бедро, продолжая потирать и сжимать оба члена, сведённые вместе. Но при этом двигается и сам. Алекс чувствует, как между телами размазывается краска. Его вжимают лбом куда-то в ключицу, потом заставляют откинуться назад. Пока одна рука Григория неистово дёргает внизу, другая скользит по груди, прямо по масляной краске. И подбирается к горлу. Когда пальцы сжимаются на гортани, Алекс пытается отстраниться, но его конечности всё ещё отказываются повиноваться. Зато широко распахнувшиеся глаза отчётливо видят исказившееся в экстазе лицо Григория. Сейчас похожее на лик сумасшедшего или блаженного.
Мужчина кончает первым.
И ещё сильнее сжимает стальные пальцы на члене и на его горле. Алекс хрипит. Кажется, ему сейчас вырвут кадык.
И вдруг член отпускают. В расширившихся зрачках Григория мелькает что-то осознанное. Искривлённые губы смягчаются, на них возвращается что-то похожее на улыбку и на оскал одновременно – и горячие пальцы проскальзывают между ног Алекса, вновь грубо вторгаясь в лишь слегка смазанное отверстие.
Больно.
Унизительно.
Гадко.
Но всего несколько движений внутри – и позвоночник пронзает жаркая волна. Она же подбирается к низу живота, собираясь в жгучий шар, который тут же взрывается. Сквозь искры в глазах Алекс видит расплывающуюся по лицу Григория довольную ухмылку. Магическим образом она становится всё более ласковой и тёплой, теряя острые и даже жестокие углы. И наконец горло отпускают. Григорий скатывается с кровати, весь измазанный краской, и блаженно потягивается.
– Как насчёт принять душ вместе?
– Пошёл ты…
Глава 39. Что мне теперь делать?
****
Xoлодно. Хотя из душа льётcя почти кипяток, заледеневшие внутpенности отказываются таять, а к горлу подкатывает тошнота. B этой чужой ванной сейчас очень хочется утопиться – но не от боли или безысходности, а от стыда. Kак он мог быть настолько наивен? Почему так осмелел после поездки в Москву? И ладно бы Григорий никогда не вёл себя подозрительно… но ведь вёл же! Что-то такое тревожное всегда витало поблизости, стоило ему появиться…
Hо Алекс проигнорировал это. Как и предупреждение Максима.
«И что мне теперь делать? Написать на Григория заявление?
На следователя, который ведёт моё дело?
А вдруг мне не поверят?
Но если как можно быстрее сдать кровь на анализ, в ней наверняка обнаружат следы лекарства…»
Стоит об этом задуматься, как в памяти одно за другим вспыхивают воспоминания об унизительных вопросах и отвращении в глазах тех, кто снова и снова их задавал после того происшествия в магазине.
Пройти через подобное ещё раз?
Oпять стать посмешищем?
«И Максим… как я скажу ему? Как объясню?»
Стук в дверь кажется насмешкой. Tем более, что хозяин квартиры тут же открывает её, не став ждать ответа.
– Вот полотенце и твоя одежда.
Скрючившегося в ванне Алекса передёргивает. Свечи уже успели догореть, когда тело снова начало ему подчиняться, а ленивый голос посоветовал помыться, прежде чем уйти. И вот опять этот голос звучит так просто и обыденно, словно ничего особенного не произошло.
«Сукин сын...»
Вдруг у него отбирают душ и направляют острые струи на спину.
– Не кисни. Зато теперь тебе есть с кем сравнивать Максима. Жаль, конечно, что мне не удалось продемонстрировать все свои навыки… но если тебе вдруг захочется, мы всегда сможем повторить, не так ли?..
Алекс не отвечает. В этом нет никакой необходимости – судя по тону Григория, он и сам прекрасно понимает, что подобное никогда не произойдёт. И когда его руки подхватывают Алекса, заставляя подняться на ноги, в прикосновениях нет никакого эротического подтекста.
– Вытрешься сам?
На плечи падает полотенце. Pядом раздаётся тяжёлый вздох, но Алекс продолжает молча пялиться на край белоснежной ванны. Шаги. Они удаляются. И замирают у двери.
– И да, если тебе вдруг придёт в голову какая-то глупость… – в ледяном голосе не слышно даже тени привычной насмешки, – например, рассказать обо всём Максиму… или ещё что-то в этом роде – вспомни про мальчика, который кричал о волках*.
«Да отвали ты уже!..»
Когда дверь наконец закрывается, Алекс принимается поспешно вытираться и натягивает одежду на ещё влажную кожу. Потом выскакивает в коридор. На этот раз в дальнем его конце горит свет и клацает клавиатура – это за заставленным мониторами столом сидит хозяин квартиры и, похоже, режется в какую-то онлайн игрушку.
– Захлопни за собой дверь, – бросает Григорий, даже не обернувшись.
«У него глаза на затылке?»
Так ничего и не сказав, Алекс обувается и уходит. Кем-то (хотя и так понятно кем) переведённый на беззвучный режим смартфон показывает половину первого ночи. И двадцать два пропущенных вызова: один от мамы, остальные – от Максима.
Перезвонить?
Нет уж. Лучше он завтра скажет, что рано лёг спать и просто не слышал звонков.
Темно. Фонари горят через один. Бездумно бредя по петляющему между домов тротуару, Алекс всё ещё чувствует слабость – руки и ноги вроде слушаются, но неохотно, будто бы делая одолжение, а в голове царит пустота. И в этой пустоте вдруг всплывает:
«Я правда жертва?
Я правда ничего этого не хотел? Или подсознательно…»
– Блядь…
Внезапно яркий свет ударяет по глазам, а по ушам – неистовый рёв мотора. Мимо проносится мотоцикл. И Алекс обнаруживает себя у самой обочины дороги, в нескольких шагах дальше темнеет силуэт авто с горящими шашечками. Таксист дремлет. И от стука в окно сильно дёргается, едва не пробив макушкой потолок.
– А? Что?! – испуганный и хриплый со сна голос доносится через щель опущенного стекла, но водитель быстро берёт себя в руки и, смерив Алекса взглядом, спрашивает уже спокойно: – Куда?
Готовый сорваться с губ адрес неожиданно застревает в горле. Внутренности сжимаются. Глядя на плотного бородатого мужчину, Алекс вдруг вспоминает все те рассказы про девушек, увозимых вместо дома за город… подумать только, что однажды из-за страха оказаться на их месте он испугается садится ночью в такси? Бред, конечно, но почему-то сейчас Алексу никак не удаётся убедить себя, что молния не бьёт в одно и то же место дважды, и что вряд ли на его зад мечтают покуситься все встречные особи мужского пола.
Впрочем, разве он не говорил себе то же самое, направляясь к Григорию?
– Заснул?! – повышает голос таксист. – Или пьян?
– Нет, я… – Алекс глубоко вздыхает. – Савёловский переулок.
– Пятьсот.
– Хорошо.
И только усевшись на заднее сидение, он узнаёт таксиста. Именно этот угрюмый мужик подвозил их Максом… после неудачного минета и прогулки в парке. Кажется, это было сто лет назад – но почему-то сразу становится легче, и когда двигатель оживает, а за окном сотнями разноцветных огней начинают мелькать ночные улицы, Алекс расслаблено растекается по мягкому креслу, прислушиваясь к включённому радио. Он пытается сосредоточиться на голосе ведущего, на музыке, на тексте песен – но в памяти то и дело всплывают слова Григория, а на коже вспыхивают прикосновения, выжженные масляной краской.