Максим кивает. Но прежде, чем отпустить, сначала на мгновение прижимает Алекса к себе.
– Я очень сильно тебя люблю, Джеф.
– Я… я знаю.
Отвернувшись, Алекс ускоренным шагом направляется к остановке. На глаза навернулись слёзы, и он вовсе не хочет, чтобы Максим их заметил. Ведь это так глупо… и так сентиментально… когда на него стали действовать подобные признания? Раньше вызывали лишь раздражение, а сейчас до боли щемит в груди. А всё потому, что Алексу стыдно за свою ревность. И даже за то, как поспешно сейчас уходит. Но пока в голове царит неразбериха, тело движется само. И даже начинает бежать, чтобы успеть на уже притормозившую у остановки маршрутку.
Но ни поездка, ни встреча с матерью не помогают Алексу избавиться от сбившихся в кучу мыслей. Внезапное признание в любви этим утром стало и для него самого большим открытием. Он не готовился и даже про себя ни разу не произносил слова «люблю». Просто почувствовал в тот момент, что так будет правильно… но почему-то, стоило признаться – и мир вокруг изменился. Появился этот странный страх… потерять Максима. Это недовольство его взглядами… разговорами с другими людьми…
Разве любить – не значит быть счастливым?
Испытывать радость, находясь рядом с любимым?
Слушая жалобы мамы на скуку, и что в общей палате хотя бы было с кем поболтать, а тут только терминатор в халате с набором дежурных фраз, Алекс вяло кивает, честно пытаясь вникнуть в её слова. Но не переставая думать совершенно о другом. Например, было ли между Григорием и Максимом что-то подобное? Клялись ли они друг другу в любви? Жили ли вместе? И когда время посещений подходит к концу, а медсестра выпроваживает его из отделения, Алекс, всё ещё погружённый в свои мысли, на автомате спускается на первый этаж и выходит на крыльцо. Уже начинает темнеть. На асфальте появились лужи, в воздухе – сырость, а он, сидя в палате, даже и не заметил, что на улице шёл дождь.
– Алло, – раздаётся в трубке приятный голос. – Рад, что ты позвонил. Но немного удивлён, что так быстро.
Алекс понимает – это неправильно. И если Максим узнает – вряд ли обрадуется. Но с другой стороны… что плохого в том, чтобы хотеть узнать о любимом человеке как можно больше? Ведь это естественно. Так же, как ревновать его. Или желать всё время быть рядом.
– Ничего, если мы встретимся сегодня? Вам будет удобно?
– Сегодня? – удивляется Григорий. – Ну, можно и сегодня. Правда, я тут слегка испачкался и не совсем готов для выхода в свет… может, приедешь ко мне домой? Я пока немного приберусь.
В его голосе не слышно особой заинтересованности или воодушевления. Алексу сложно определить, обрадовался Григорий звонку или просто снова одел маску благодушия – однако это не важно.
– Конечно. Называйте адрес.
Глава 38. Ты сам пришёл
****
«Дoмофон?.. Это вeдь домофон?»
Cтоя под ярко горящим фонaрём у подъезда древнего пятиэтажного дома из краcного кирпича, Алекс далеко не сразу решается коснуться жидкокристаллического дисплея со светящимися красным кнопками: во-первыx, ему требуется некоторое время, чтобы насладиться странным сочетанием чуть ли не досоветской постройки и современных технологий, а во-вторых…
«Я действительно собираюсь снова это сделать? Узнать о прошлом Максима от постороннего?»
Под фонарём в ажурной клетке из чёрного метала вьётся мотылёк. Серый и невзрачный, похожий на обычную моль-переросток. И Алекс тоже чувствует себя серым и невзрачным, слишком зациклившимся на своих страхах, и толком даже не понимающим, что именно его сейчас останавливает: запрет Максима на общение с «лисом» или странное предчувствие, что идти в гости к этому самому лису на ночь глядя – не то чтобы хорошая идея? Учитывая, сколько вокруг в последнее время развелось извращенцев с нетрадиционной ориентацией?
Возможно, и то и другое, но…
Нет.
Чего Алекс на самом деле боится – так это узнать, что в прошлом Максима притаилось больше нелицеприятных тайн, чем ему уже известно.
«И всё-таки, я мазохист. Знаю, что будет больно, и всё равно лечу на огонь…»
Tык. Oдна цифра. Номер квартиры.
– Поднимайся, – доносится из динамика через несколько секунд, и тут же в стальной двери щёлкает магнитный замок.
Остаётся только потянуть её на себя, реально тяжёлую – такое чувство, что весящую целую тонну. За ней почти сразу начинается деревянная лестница, гладкие перила мягко поблёскивают, словно их только что натёрли воском, между этажами постелены коврики, на чистых подоконниках зеленеют растения в разноцветных горшках… не похоже, что жильцы этого дома отличаются скупостью или бедностью – в подъезде так уютно, будто уже попал в жилое помещение, и на язык само собой просится торжественно-питерское: «парадная».
Но Алекс пришёл сюда не затем, чтобы любоваться ковриками и горшочками.
А вот и третий этаж. Светло-бежевая дверь приоткрыта, над звонком скромная табличка с номером «7». Постучав для приличия и не услышав ответа, Алекс нерешительно переступает порог.
В просторной квадратной прихожей смогла бы, наверное, поместиться добрая половина его квартиры… а может и больше, но истинные её размеры скрыты в тенях – свет от матового плафона достаточно тусклый, словно там, внутри, горит не лампочка, а свеча. Странная, таинственная атмосфера. И даже мебель здесь кажется не столько старой, сколько старинной – взять хотя бы огромное зеркало в медной раме или громоздкий шифоньер… впечатление портит разве что вполне современный телефон с кучей кнопок, висящий на стене. Или это домофон?
Немного пахнет каким-то растворителем, но резкий запах уже почти выветрился.
Xозяина не видно.
– Григорий?
– Да, да, сейчас… – доносится из недр квартиры. – Проходи пока в зал.
Pазувшись, Алекс в одних носках ступает на тёплый ковролин и заходит в длинный неосвещённый коридор. После огромной прихожей здесь кажется слишком тесно, стены подступают вплотную, всё дальше уходя в темноту, и лишь вдалеке что-то мягко светится синим. За первой открытой дверью обнаруживается санузел – не менее просторный, чем прихожая, с раскиданными по углам унитазом, раковиной и ванной, словно архитектор пытался равномерно заполнить огромное пустое пространство, но безуспешно. Почти такая же картина наблюдается и за следующей дверью – но на этот раз вина явно лежит на владельце квартиры, поместившем в огромную комнату только чёрный диван и десяток колонок, расставленных и развешанных вокруг него. Уставившись на необъятный монитор у стены, Алекс решает, что попал в крутой домашний кинотеатр. Или это и есть «зал»?
«Интересно, сколько тут вообще комнат? Пять? Шесть?»
Вдруг позади, в коридоре, раздаётся звук щёлкнувшей дверной ручки – и Алекс, пятясь, переступает порог обратно.
И упирается взглядом в кубики пресса и светлую дорожку волос, уходящие под белое махровое полотенце. Григорий стоит в полосе яркого света, картинно разведя руки в стороны и нахально улыбаясь из-под упавших на лицо влажных прядей.
Словно артист в луче прожектора в ожидании оваций.
Только вот единственный зритель не спешит пускаться в рукоплескания. Хотя ярко освещённая фигура вполне достойна восхищения – не зря Алексу показалось, что телосложение Максима и Григория похожи. Но если забыть про одинаковую ширину плеч и рост, Григорий – более мускулистый. И чем-то даже смахивает на античную статую, только с полотенцем вместо фигового листа.
Он старше и словно тяжелее.
Но главное отличие – это расслабленность и непринуждённость, всегда неотступно сопровождающие любое его действие. И особенно они заметны сейчас, когда Алекс стоит, не смея пошевелиться под насмешливым взглядом, не чувствуя в нём ни грамма волнения или сомнений. Только замечает, что вышел мужчина не из ванной, а из обычной комнаты.
«Собирался одеться, но передумал?.. Похоже, не одному Максиму нравится шокировать людей.»