– …ты говорил, что любишь меня… – сознание цепляется за последнюю нить, и слова с трудом пробиваются сквозь сжатое спазмом горло.
С одежды, облепившей лицо, стекает вода. Капли щекочут кожу, дышать практически нечем, но хуже всего мёртвая тишина – она словно кулак, пробивший рёбра и постепенно сдавливающий сердце.
– …говорил, – наконец еле слышно произносит Максим. И хватка на запястьях немного слабеет.
Hо на этом всё. Алекс не слышит ни грамма тепла в его голосе.
– Tогда какого хрена уехал?!
Почти крик. Только придушенный и приглушённый. Зато из самой сердцевины души – пылающей от затаённой обиды и гнева.
И снова молчание Максима забивается в уши. А вот грохот крови в висках нарастает – хочется рвануться, сбросить мокрые тряпки с лица и как следует врезать козлу, посмевшему ворваться в его тихую, спокойную жизнь и разнести в её в щепки, а теперь прикидывающемуся клубнем!
– Pазве ты сам этого не хотел?
Неожиданный вопрос сбивает боевой настрой и заставляет невольно оглянуться, хотя перед глазами всё-равно лишь непроницаемая тьма.
– Я?
– Да, ты, – пальцы на запястьях вновь сжимаются так, что из груди вырывается сдавленных выдох, но Максим продолжает говорить – не спеша, словно проговаривая вслух много раз повторённое про себя или услышанные от кого-то другого: – Oт меня у тебя одни проблемы. Я думал, что смог измениться… избавиться от прошлого… но только и делаю, что снова и снова наступаю на старые грабли! Я знал, что как только ты узнаешь про всю эту грязь… я стану тебе противен. Да я противен сам себе! Отец прав – я просто псих и слабак! И даже если бы ты не передал через него, что с тебя хватит… я бы понял это и так. В конце концов, кому нужен садист-наркоман, в чьей голове только и крутится, как бы связать своего парня и отыметь во все дыры?!
– О…
После окончания неожиданно длинного и самоуничижительного монолога на большее Алекса не хватает, но чуть помедлив, он всё же собирается с мыслями и уточняет:
– Значит, говоришь, я просил передать, что с меня хватит?..
– Да… и тебя можно понять. Честно, на твоём месте я бы тоже вряд ли… согласился и дальше иметь что-то общее с подобным ничтожеством…
Голос Максима становится всё тише и тише, пока наконец не замолкает. Eго пальцы на запястьях разжимаются, и этот единственный контакт между ними пропадает. Но Алекс продолжает стоять, уткнувшись в стену и с поднятыми над головой руками, только складывает сжатые кулаки себе на макушку.
– Ты – не ничтожество, – произносит он твёрдо.
Воды с худи стекло уже порядком, и теперь дышать значительно легче – нет ощущения, что на голову надели непроницаемый цементный мешок. Но в груди только больнее. А на душе – злее. Но не за себя.
– Я псих! – яростно возражает Максим. – Я такой же, как моя мать, я пытаюсь подчинить тебя, причинить боль…
– Не помню, чтобы жаловался на это…
– Ты даже представить себе не можешь, что мне хочется иногда с тобой сделать!
– Так дай мне узнать!
Позади раздаётся приглушённый плеск, и почти тут же появляется отчётливое ощущение, что стоит только немного отстраниться от стены – и наткнёшься на живую преграду. Но пока Максим не пытается прикоснуться к нему. И когда снова заговаривает, в его голосе вновь появляются стальные нотки:
– Из-за меня погиб человек.
– Знаю.
Алекс втягивает носом воздух и осторожно разворачивается, невольно вздрогнув, когда плечо задевает горячую кожу. В темноте почему-то оказывается сложно сохранить равновесие, поэтому он снова прижимается к стене, чувствуя себя довольно глупо с намотанной на голову одеждой, но в то же время – свободней. Возможно именно из-за окружающей темноты Алекс способен сейчас оставаться спокойным. Хотя бы внешне. И потому может задать даже такой вот вопрос:
– Ты убил его?
– Да, – тут же следует твёрдый ответ. – Я был под кайфом. Мы были под кайфом.
«А ведь мог бы просто соврать…»
Тяжело. Очень. Почему-то когда читал отчёт судмедэксперта, Алекс не чувствовал этого. А сейчас на плечи словно обрушился потолок. Начни Максим оправдываться или отрицать – Алекс бы поверил без всяких вопросов, но тот, похоже, не собирается врать ни ему, ни себе. Осознаёт весь ужас случившегося. И всё же вчера снова взялся за ту дрянь…
– У вас был бед-трип?
– Нет, у нас не было бед-трипа – наоборот, нам было слишком хорошо. Так хорошо, что Декс даже решил засунуть себе в зад бутылку. И для полноты ощущений разбить её.
«Так его звали Декс… Это производное от Дениса? Или Декстера? Кого-то прямо-таки тянет на парней, чьи прозвища оканчиваются на "икс"… Может, он зовёт меня Джефом, потому что "Alex" напоминает ему… Так, стоп…»
– …он сам это сделал?!
– Сам… или не сам… это не имеет значения, – помедлив, рассеянно отзывается Максим, – но если бы я не был под дозой, этого бы не произошло.
– Ты любил его? – ещё один смелый, отчаянный вопрос.
– Хм… Он был мазохистом и ему нужны были деньги на дозу, а мне – любовник для грубых игр.
Алексу кажется, что Максим сейчас пожимает плечами, и что лицо его при этом остаётся совершенно бесстрастным – однако внутри наверняка далеко не всё так спокойно. Но что он чувствует на самом деле? Можно только попытаться представить себя на его месте… однако у Алекса ещё есть и своё собственное.
– И что теперь? – спрашивает он, вновь поднимая руки над головой. – Что было – то было. Как это касается нас с тобой?
– Нас?.. Ты меня не боишься?
– Нет. Я тебя хочу.
Вызов. Обида. Алекс выплёвывает это признание, словно обвинение.
И на долгие секунды в ванной устанавливается тишина.
А потом ключицы вдруг обдаёт теплом чужого вздоха… и мокрая ткань плотнее облепляет лицо, словно худи схватили и оттянули вниз.
– И поэтому ты приехал?
Ответить не дают – рот накрывают совсем не мягкие, но знакомо властные губы, и даже сквозь влажную преграду Алекс остро чувствует жар сдерживаемого дыхания Максима. Выжатая давлением вода стекает в горло, нос зажат, но горловину худи понемногу стаскивают вверх, и скоро преграда между губ исчезает. Правда, подбородок тут же сжимают и фиксируют безжалостные пальцы, оттягивая вниз и вынуждая открыть рот ещё шире, а поцелуй становится всё жёстче и грубее, но возникшая за последние сутки пустота внутри Алекса наконец-то наполняется теплом, а по натянутым нервам разбегаются волны облегчения.
Но вдруг Максим разрывает поцелуй.
– Тебе нравится боль? Унижения?
– Я не уверен… – Алекс пытается отдышаться и не совсем понимает, к чему этот вопрос. – Ты же читал мои посты… я никогда не…
Стальные пальцы ещё сильнее стискивают подбородок, не давая договорить.
– Тебя изнасиловали, Джеф! Бутылкой! Я рассказал о своих пристрастиях – и ты всё равно готов раздвинуть ноги? Тебе действительно наплевать, что я могу с тобой сделать? Или может, даже кто именно будет тебя трахать и чем?!
«Сукин ты сын…»
Вместо ответа Алекс вслепую бьёт коленом прямо перед собой. И судя по ослабшей хватке и резкому выдоху – попадает недостаточно метко. Да и колено вроде почувствовало шарики только вскользь, ударив по внутренней стороне бедра – но ничего, зато обе руки уже поймали вконец офонаревшего и не успевшего отпрянуть козла, вцепившись во влажную футболку.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты идиот, Макс? Думаешь, я попёрся бы сюда только ради ёбаря с большой пиписькой и любовью к связыванию?! Думаешь, не нашёл бы кого-то поближе?! Да-да-да! Меня поимели! Ублюдки, которым я бы с удовольствием самолично отрезал бы члены, если бы был чуть более ушибленным на голову! Но блять! Я не желаю, чтобы меня трогал хоть кто-то, кроме тебя, самовлюблённый болван! Думаешь, ты псих? Знаешь, мне кажется, ты настоящих психов не видел! Думаешь, ты садист? И тут тебя огорчу – я в интернете такое находил, что тебе, наверное, даже в голову не придёт! Наркоман? Да ты здоровее многих спортсменов! Да, да – даже я знаю, что подсевший нарик не может ни дня без дозы провести, а ты при мне ни разу ничего не употреблял!.. Безусловно, то что случилось с тем парнем, Дексом… печально. Но ты прекрасно знаешь, что причина всему наркота!!! Так что просто пообещай мне больше не прикасаться к этой дряни – и давай попробуем… начать с начала… А если хочешь что-то сделать со мной… делай. Я не кремовая роза, не растаю…