Женщины неожиданно остановились и заозирались с таким видом, как если бы вокруг них сейчас происходило нечто замечательное и необычное, чего Карл, по-прежнему сидевший, откинувшись в изнеможении на стену около Зеркала Ночи, видеть, не мог. Впрочем, так оно все, по-видимому, и обстояло. Он ведь пришел сюда раньше них, и серебристый мерцающий свет зала Врат приветствовал его тоже первым. А теперь вот пришел черед его женщин.
Между тем, на лицах Деборы и Валерии возникло вдруг выражение удивления и настороженности, вполне объяснимое, если принять в расчет, что предстало теперь перед их взорами, а еще через мгновение обе они увидели Карла, и настроение их снова изменилось.
— Зачем вы здесь? — хрипло спросил он, глядя на одновременно шагнувших к нему встревоженных женщин. Слова дались Карлу с трудом, но все-таки с задачей своей он справился, его услышали и поняли.
— Тут творятся страшные вещи, — сказала Валерия своим высоким напряженным голосом, и гулкое эхо ее слов, отразившись от высокого черного купола, обрушилось на Карла, как удар грозы.
— Сердце неспокойно, — коротко и тихо ответила на его вопрос Дебора, с видимым беспокойством осматривая Карла. — Что здесь произошло?
«Хороший вопрос. Что, в самом деле, здесь произошло?»
— Ничего, — Карл просто не знал пока, как рассказать им о том, что пережил за то время, которое они провели без него.
«Они без меня, я без них…»
— Вероятно, поэтому, отец, вы и выглядите так, как если бы пережили здесь хорошую битву, — холодно усмехнулась Валерия, в глазах которой, впрочем, сгустилась сейчас глубокая, знакомая ему до сердечной боли, синь не меньшей, чем в глазах Деборы, тревоги. — И потом, чем-то же вы, герцог, здесьстолько времени занимались?
— Сколько времени? — Карл непроизвольно взглянул на свой все еще продолжавший гореть на мозаичном полу факел и перевел взгляд на другой,погасший , который держала в руке его дочь.
— Не знаю, — ответила за Валерию Дебора, и его обдало теплой, врачующей раны сердца, волной ее любви и участия. — Трудно судить без луны и солнца, нонаш друг утверждает, что никак не меньше половины ночи.
«Три часа… может быть, даже четыре…»
Впрочем, скорее все-таки три, потому что факелы просто не могут так долго гореть. Значит, три. Три часа и две жизни, настоящая и мнимая. И зов, который он снова, не отдавая себе, впрочем, в том отчета, послал в вечность. Но послал ли? Трезво рассуждая, Дебора и Валерия могли прийти к нему и по собственному разумению. И причины — веские — если иметь в видувремя , у них на то имелись.
«Время, — повторил он про себя, как будто пытаясь запомнить это слово раз и навсегда. — Время и… забота, рождающая тревогу».
Однако и без этого, ему было в чем усомниться. В первый раз Карл вызвал рефлеты. Случайно или все-таки нет — боги ведают как — но, что случилось, то и случилось. Рефлеты он вызвал, но мог ли он с такой же легкостью вызывать живых, обладающих свободой воли людей, Карлу было пока неизвестно. Возможно, но не обязательно, вот в чем дело. Однако интуиция подсказывала, что все так и произошло: мог и сделал, позвал, и они пришли. Вот только зачем он их позвал?
Карл попытался сосредоточиться на этой мысли, но думать — тем более, думать быстро, то есть так, как привык он это делать — было пока сложно. Изнурительный это труд ворочать неподъемные глыбы смыслов, однако, и сдаваться было тоже не в его характере.
«Место это особенное, — напомнил он себе, преодолевая апатию и немощь. — И магия его такого сорта, что ожидать от нее можно всего, что угодно».
Однако и то верно, что догадку, мелькнувшую у него перед самым приходом женщин, было легко проверить.
«Тет — два, а капет — пять… А думал я, подходя к Зеркалу Ночи обАлмазной Мотте , вот в чем дело».
Мотта…
— Место это особенное, — сказал он вслух, ощутив вдруг, как мучительно пересохли его гортань и язык.