Если все дело в намеке на шифр, как думаютнекоторые , то зачем нужно было шифровать еще и этот смысл? Или это указание на то, что в песне существует еще один тайный слой, добраться до которого нам пока не удалось? Все возможно. Но правильного ответа я не знаю.
« Зато теперь его знаю я ».
— Любопытно, — согласился Карл. — И таинственно. Кому и зачем вздумалось скрывать тайное послание внутри сказки, которую на каждом углу распевал пьяный менестрель?
— Ну, что тебе сказать, — задумчиво протянул Леон, снова отставляя кружку с вином. — Было высказано предположение, что такова, собственно, и была цель отправителя. Такие песни — тем более, песня Канатчика! — имеют привычку долго гулять по миру. Возможно, умысел был именно в том, чтобы донести ее когда-нибудь и где-нибудь до ушей адресата. Не знаю, верно ли это предположение, но оно мне нравится. И логике не противоречит, если, конечно, представить, что они не зналигде он, их неведомый адресат, находится.
« Или когда ».
— Оригинальный ход, — согласился Карл. — И кто бы это мог быть? И что же, в конце концов, содержится в этом послании?
— Кому оно предназначалось, действительно не известно, — Леон пошевелил кружку пальцами, но пить не стал. — Я это тебе уже говорил. А вот про то, кто мог быть автором послания кое-что сказать можно. Как раз в то время, когда Канатчик написал свою песню, он путешествовал по северу вместе с Василием Вастионом.
— Канатчик был знаком с Вастионом?
— Не знал? — усмехнулся Леон. — И не просто знаком. Они дружили и по некоторым известиям, Вастион и был тем человеком, который впервые записал песни Эзры на пергаменте.
— Допустим, — не скрывая своих сомнений, согласился Карл. — Но учти, Лон, Вастион был всего лишь художником…
— Ты в этом так уверен, Карл? А что ты про него знаешь? Откуда он, например, был родом?
— Не знаю, — признался Карл, который, и в самом деле, этого не знал. О детстве и юности Вастиона действительно ничего известно не было.
— А то, что он был близок к иерархам храма Единого, ты знаешь?
— Нет, — снова покачал головой Карл, удивляясь, откуда все это может быть известно Мышонку. До сегодняшнего дня он был твердо уверен, что знает про историю живописи все, что вообще возможно знать. — Так Василий верил в Единого, но продолжал при этом писать богов и богинь Высокого Неба?
— Близок — не означает, верил, — объяснил Леон, возвращаясь к вину. — Он еще и счеловеками был как-то связан. Не знаю, впрочем, как, но такая связь, уж поверь мне, Карл, существовала.
— Час от часу не легче!
— Вот и думай! — Леон приник к кружке и на некоторое время замолчал.
— Он пришел ниоткуда, — сказал Леон, оторвавшись, наконец, от кружки. — И ушел в никуда. Через год после коронации Романа Саффы, Вастион просто исчез, чтобы уже никогда и нигде не объявиться.
А вот про это Карл, разумеется, знал. Василий Вастион ко времени своего таинственного исчезновения успел стать знаменитым художником. Его росписи украшали самые великолепные дворцы и храмы того времени. Его имя было известно многим. И исчезновение мастера Василия естественным образом не могло не произвести на современников самого сильного впечатления. Михаил Кай — гофмаршал Саффы-Завистника — оставил об этом запись в своих «Мемориях», отметив, между прочим, что по его сведениям Вастиону было тогда чуть более сорока лет, и был он человеком крепкого здоровья и спокойного нрава. В нескольких городских хрониках, записях видных людей того времени и даже в королевских анналах дома Рамонов, остались и другие заметки об этом событии. Случай, что и говорить, из ряда вон выходящий. Ведь Вастион, в отличии, скажем, от того же Канатчика, не был ни праздным гулякой, ни искателем приключений.