Я могу позаботиться лишь о том, чтобы эту «игрушечку» ты не потерял из-за беспамятства. Охранное заклинание для драгоценностей сделает ее безразличной и нежеланной для всех. Все. Вставай, безымянный человек.
Хедер перевела дыхание.
— Вот это да! То есть тебя наказали?
— Вообрази!
— А потом?
— Потом уже проще. Меня подобрали в горном лесу жители одной деревни, люди барона Рос-Брандт. Я там жил два месяца, был учеником кузнеца. Как раз в тех местах объявился оборотень или то, что таковым считали. Императрица Клементина прислала для разбирательства советника по имени Пралотта, а он привез с собою Лайоли.
Я очень сожалею, Хедер. Я сожалею, что заклятие спало с меня в день, когда ее убили, а не днем раньше. Я только отомстил, а ведь мог бы уберечь.
— Это не твоя вина, Джерард.
— Моя, Хедер. Я мог бы повести себя так, чтобы не навлечь заклятие!
— Именно поэтому ты не Эрфан. Ему не по силам было бы признать сейчас то, что признаешь ты.
— Ну, Пралотта оттранспортировал меня на показ в столицу. Я сбежал, как только достаточно вспомнил. А ты была одним из последних кусочков этой мозаики. Мне необходимо было увидеть тебя. Это не доставило радости никому из нас, правда, госпожа?
— Особенно то, в каком состоянии ты явился.
— О, да.
— И Рэми.
— Рэми… Ах, вышивальщица. Я извинялся.
— Кажется, переусердствовал. Девочка ходит за тобою, точно тень. Она тебе уже все рубашки перештопала?
— Что значит — все? У меня их только пять! Я нищ и скромен!
— Как мышь. Это не Эрфан ли называл тебя «мышка Джерри»?
Улыбка пропала. Спряталась в изгибы губ и попрощалась.
— Да, — уронил мужчина, — было такое.
— Прости. Не самое лучшее, что я могла ляпнуть. Зато гляди, какой ты неутомимый сказитель.
Но веселье уже не вернулось. Беседа расползлась, как разварившееся тесто. Джерард неловко простился, вышел, поднялся на крышу кабаре. Свежий предутренний час, самые сладкие сновидения. Пустые улицы. Редкие огоньки фонарей, которые вот-вот станут не нужны, и фонарщики погасят их. Его высокая фигура неуместно маячит на этой крыше, над всем городом, и вряд ли кто-то сказал бы — глядите, ангел. Скорее, демон. Развеваемый ветром халат вполне сойдет за пару черных крыльев.
Посты у выходов давно не подавали сигнала. Его пока никто не звал. Затишье перед бурей? Дает ему возможность надышаться, насладиться нормальной жизнью хотя бы теперь? Да и местечко подходящее — кабаре!
Когда-то Джерард мечтал иметь свой театр. То есть, Джерри мечтал. Грезил о Большом Карнавале Силь-иль-Плены, о первом призе. Тут бы играй не хочу, ан нет — актеры должны менять свои маски, на то они и актеры.
Сердце… В какие игры ты со мною играешь, мой магический стеклянный шарик? Исподволь, болью и трепетом, слезами и смехом, горем и радостью, сочувствием, жалостью и стыдом мстишь мне за годы забвения? Отбиваешь, как четверка почтовых скакунов, тройную норму в день? Всего сразу, полной ложкой, не захлебнись, хозяин. Спешишь чувствовать. Сбиваешь меня с толку. Толкаешь меня на странные неожиданные поступки. Но ты мое сердце, и я виноват перед тобою. Играйся, жестокое. Потерплю.
Джерард неосознанно затаил свое дыхание, чтобы услышать чужое. Тут еще кто-то бродит, по крыше. Ну не сюрприз, он сразу заметил, как обожают эти девицы подслушивать, подсматривать и сплетничать. Только кто? Он их пока плохо выучил. Близнецы, Моран и Гейл? Или та брюнетка, Джорданна? Он вспомнил лорда Ферт и передернул плечами. Какие неприятные воспоминания.
Там, за трубой, маячит кусочек оборки. В три шага Джерард пересек расстояние от края крыши до нехитрого укрытия и вытащил оттуда своего соглядатая.
Вышивальщица.
— Не спится, госпожа?
— Я случайно… зашла, а вы тут…
— Да так, знаешь ли, прыгнуть хотел.
— Зачем?!
— Я пошутил, Рэми.