Лили ходила и мучилась почти полгода, но когда Поттер вдруг бросил Гвен и возобновил свои преследования, на сей раз ещё более наглые, чем раньше, её охватило прежнее раздражение.
Она ужасно запуталась в себе и никак не могла понять, что же чувствует к Поттеру на самом деле. А ещё испугалась, что повторится эта страшная история и Поттер поведет себя как этот негодяй, Эдгар Боунс, о котором Лили запретила себе вспоминать.
Всё это было ужасно запутано и привело к тому, что теперь они с Поттером поссорились перед самыми каникулами и теперь неизвестно, помирятся ли когда-нибудь. Наверняка он очень зол на неё и теперь точно оставит её в покое.
Алиса, как лучшая подруга, конечно же знала, что происходит у неё в душе. Потому и спросила. Но Лили вовсе не хотелось выворачивать себя наизнанку сейчас, когда сон был всё ещё ярок и свеж в её сознании, равно как и улыбка гриффиндорского ловца, поэтому она просто отвернулась, натянув одеяло почти до ушей и коротко ответила:
— Нет.
====== Солнечный чердак ======
Мальчики
Well, I am just out of school
I am real real cool
I got the jump got the jive
Got the message I’m alive
I’m a wild I’m wild one
Oh, yeah, I’m a wild one
I’m gonna keep a shakin’
I’m gonna keep a movin’, baby
Don’t you cramp my style
I’m a real wild child
Jerry Lee Lewis “Wild One”
Как только вдоль дороги побежал невысокий каменный заборчик, и Сириус наконец-то увидел долгожданный дом под яркой черепичной крышей, в душе его немедленно воцарился покой — как будто он выпил ложку медовухи.
Он остановил мотоцикл у округлых деревянных ворот и заглушил мотор. Тихонько шумел на ветру огромный старый дуб, заслоняющий дом Поттеров от бурь и чужих глаз. В доме же, наполовину заслоненном от глаз забором и густо разросшимся садом, приветливо горел свет — на первом этаже, где находилась кухня, и на втором, в кабинете мистера Поттера.
Сириус глубоко вдохнул знакомый с детства воздух, на секунду прикрыл глаза, а потом резво поставил мотоцикл на подножку, слез с него и толкнул калитку.
«... они валятся на траву в густую тень дуба и с хрустом вгрызаются в куски вафельных ставен из кондитерской «Ганс и Греттель».
Шелестит и остро пахнет летним соком высокая трава, где-то совсем рядом гудит пчела. Крона дуба над ними переливается всеми оттенками зеленого, листья волнуются, как зеленое море. Солнечный свет проливается сквозь них ослепительными тонкими брызгами — прямо на лицо. Вафля такая вкусная, хочется, чтобы она никогда не заканчивалась.
Джеймс валяется рядом, широко раскинув руки, шумно жует свою вафлю и вдруг спрашивает:
— Сириус, ты когда-нибудь понимал, что ты — живой?
— Что? — удивленно спрашивает Сириус. — Как ты сказал?
— Живой! Когда все так хорошо и так классно, и ты просто... — Джеймс машет руками и обессиленно выдыхает, но Сириус его понимает.
Они в самом сердце лета, у них есть вкусная еда, впереди — всего лишь третий курс, они еще так молоды, и впереди так много всего.
— Ну... — Сириус резко отгрызает от вафли еще кусок. — Наверное.
Неожиданно Джеймс с боевым кличем вскакивает с земли и бросается на него.
— Что ты делаешь, придурок? — смеется Сириус, плюясь вафлей и давясь от смеха.
— Я живо-ой! — орет Джеймс, и Сириус думает, что да, он все-таки окончательно спятил. Но веселье друга передается и ему, и Сириус схватывается с ним в дурашливой драке. Мутузя друг друга, хохоча и отплевываясь от травы, они кубарем катятся с пологого оврага, на котором стоит дом Поттеров, и выкатываются в дикую, полную кузнечиков, цветов и ароматов траву, спускающуюся вниз и вниз, к самому Ипсвичу, перерезанному блестящей лентой реки.
Они падают на спины, и над ними качается смеющееся раскаленное июльское небо. После полета вниз кажется, что теперь они устремляются ввысь — в бездонную чистую лазурь.
— Ты когда-нибудь был таким живым? — спрашивает Джеймс, задыхаясь.
— Как сейчас? — задушенным голосом уточняет Сириус и с хриплым бульканьем раскидывает по траве руки и ноги. — Нет. Я никогда не был настолько мертвым.
— А я живой, — едва слышно говорит Джеймс, глядя, как по небу носятся на сумасшедшей скорости ласточки и стрижи. Ему хочется к ним. Хочется летать. — Такой живой, что хочу купаться, — он отпихивает ногу Сириуса и мчится по склону к речке.
— Кто последний — тот вонючий тролль! — кричит Джеймс на бегу, и Сириус, подхватываясь с травы, стрелой летит за ним. Они толкаются и дерутся, но все равно бегут вместе...»
Сириус захлопнул калитку и замер, услышав где-то рядом жуткий шум, похожий на схватку не на жизнь, а на смерть.
Сражение развернулось где-то в глубине сада, судя по всему — в маленьком каменном сарайчике, где Поттеры хранили всякий хлам, и где они с Джеймсом провели полдетства.
Сириус осторожно отвел рукой лапу бузинного куста у ворот и взглянул на сарайчик.
Неожиданно в нем раздался громкий треск, перепуганные человеческие голоса, затем что-то разбилось, оглушительно бабахнуло, а из круглого маленького окошка повалил зеленый дым. Послышался вскрик боли и отчаянная ругань, и наконец Джеймс, еще более высокий и угловатый, чем в прошлом году, вывалился из крошечного кирпичного хранилища на свежий воздух и пнул дверь так, словно за ним из сарайчика гналось стадо взбешенных носорогов.
— Черт бы побрал эти гребаные стекляшки! — дверь с лязгом ударилась о замок и с печальным скрипом снова открылась. Сарайчик виновато взглянул на хозяина пыльным полумраком, словно говоря при этом: «Сам виноват!»
Джеймс разъяренно выдохнул, поудобнее перехватил неустойчивую башню из коробок, полных сломанных хроноворотов, и осторожно двинулся в путь по заросшей тропинке.
Сириус, увидев его, обрадовался и хотел было с воплем кинуться другу навстречу, но потом любопытство пересилило, и он остановился, привалившись плечом к калитке — все-таки не каждый день увидишь такую занимательную картину, как Сохатый, работающий без помощи магии.
Квадратные очки съехали на самый кончик носа, а поправить их было нельзя, так что Джеймс шел крайне осторожно, ощупывая носком кроссовка дорожку, видимо, опасаясь в темноте наступить на гнома или нарла. Всклокоченные волосы собрали, наверное, всю паутину, которая только нашлась в сарае, на макушке деловито шевелил лапками здоровенный паук, а судя по виду дымящихся заляпанных джинсов, именно на них угодила львиная доля зелья, которое вызвало взрыв.
Видимо, перемена запахов была слишком резкой — надышавшийся пылью Джеймс вдруг оступился, сраженный ароматом гортензии, с шумом втянул в себя воздух и чихнул так, что очки окончательно слетели в траву, паук в ужасе метнулся на ветку ближайшей яблони, а коробки с оглушительным звоном попадали на землю, вываливая в траву свое хрупкое содержимое. Поломанные хроновороты тут же один за другим принялись исчезать и появляться вновь, щелкая и звеня. Джеймс в ужасе принялся наступать на них, как на разбегающихся тараканов, но тут одна из оставшихся у него в руках коробок обрушилась Джеймсу на ногу, и он, излив на нее всю свою боль в самой нецензурной форме, размахнулся и пнул коробку так, что она, пролетев через весь сад, со звоном врезалась аккурат в то место, где пару секунд назад была голова Сириуса.
— Я тоже рад тебя видеть, Сохатый! — крикнул Сириус, взмахом палочки заставляя хроновороты замереть.
Джеймс, который в это время пытался найти очки в траве, вскинул голову, услышав его голос, и пружинисто выпрямился.
— Бродяга!
— Из обезьяны труд сделал человека, — с улыбкой проговорил Сириус и с деланной ленцой пошел к Джеймсу, широко раскинув руки. — Но из тебя, похоже, оленя уже ничем не вытравишь!
Джеймс, улыбаясь до ушей, ринулся к нему и схватил в такие сокрушительные объятия, что даже чуть приподнял над землей.
— Здорово, Бродяга-а-а!
— Сохатый! — сдавленно проговорил Сириус и облегченно выдохнул, когда Джеймс разжал руки. Ему показалось, что его плечи и спину железным кольцом сдавило. — Черт тебя подери, здоровяк! — он обхватил Джеймса за шею и с силой взлохматил ему волосы пятерней.