А потом, во время родов, не устояла напору смерти. Дедушка с бабушкой перенесли свои амбиции на внучку — красивую белокурую девочку, которая не могла не привлечь внимания богатого человека. Но девчонка оказалась практичной. Она решила стать куртизанкой и иметь не одного, а много английских аристократов. А когда ее очарование померкло, открыла это заведение. Сначала верховодила мужчинами, а теперь женщинами. Все, у кого нет платьев от мадам Рене, не имеют права считаться модницами.
Энн смотрела на него все так же непокорно. Она решительно не желала сочувствовать мадам Рене.
Все последние годы Энн мирилась с тем, что осталась старой девой. А модистка одной примеркой доказала, что она ничем не отличалась от восемнадцатилетней девчонки, которой когда-то была и которая не сумела пробиться в английский свет.
— Она одевает не любую, — мягко настаивал Майкл. — Даже за те суммы, которые готовы выложить светские красавицы.
— А тех, которые платили тебе? — холодно спросила Энн. Понимала, что ведет себя скверно, но не могла удержаться.
— Сначала да, — откровенно ответил Майкл.
— А потом?
— Я брал только тех, кто отвечал моим критериям. Как и мадам Рене.
— И каковы же ее критерии, если не богатство?
— Те же, что и мои.
— А именно?
— Мы оба требуем, чтобы в женщине была страстность.
На какое-то мгновение Энн поверила, что он считал ее привлекательной. Но Майкл не взял бы ее без денег, как не приняла бы и мадам Рене.
— Ты обещал, что не станешь мне лгать.
— Я не лгу.
— А если бы я захотела… солгал бы?
Где-то далеко захлопнулась дверь, отсекая ворвавшуюся в дом городскую шумиху. Нечто похожее на боль исказило черты Майкла. Или сожаление? Или просто скука от того, что все так обыденно?
— Нет, не солгал бы.
Энн сморгнула с глаз слезы.
— Почему? — напряженно спросила она.
— Потому что я люблю тебя, Энн Эймс.
Энн быстро отвернулась, чтобы скрыть румянец удовольствия.
— Значит, ты лгал другим.
— Да.
— Они тебе не нравились?
— Нравились, но не все. Вожделение не имеет ничего общего с любовью.
— А ты лгал кому-нибудь из тех, кто тебе нравился?
— Да.
— А мне не будешь? — У Энн в желудке перевернулся кусок ростбифа, который она съела на завтрак. — Почему?
Почему бы ему не сказать, что она красивая? Тогда бы она ему не поверила. И поняла бы основу своего очарования — деньги. Знала бы, как поступать и чего ждать. Знала бы, что он от нее хочет.
— Потому что ты этого не хочешь.
Энн уставилась на завязанный на его шее узел черного галстука.
— Как ты об этом догадался?
— Я тебя понял, Энн.
Он не мог ее знать. Желания — да, но не женскую суть той, которая предпочла ухаживать за престарелыми родителями, а не выставлять себя на посмешище. Той, которая из трусости и слабости бессердечно продлевала страдания и боль.
Энн смело встретила вопросительный взгляд.
— Быть может, я бы предпочла вожделение, а не любовь,
Лицо Майкла осветила улыбка, на секунду сверкнули белоснежные зубы.
— Я испытываю к тебе вожделение. Вожделение не синоним любви, но одно не противоречит другому.
Чтобы проверить его утверждение, Энн дотронулась до его брюк, и ее руку опалил жар.
— Ты привел меня сюда, потому что тебе стыдно за то, как я выгляжу?
Слова сорвались с языка прежде, чем она сумела их остановить. Энн в ужасе отдернула руку. Она не хотела знать. И так слишком много истин для одного дня.
— Я привел тебя сюда, чтобы ты познакомилась с мадам Рене. — Ее прямота не смутила Майкла. — Она отважная женщина и преуспела там, где другие сдаются. Ты похожа на нее.
Еще бы. Они обе были не первой свежести.
— Ты был ее любовником?
— Нет, но мог бы стать, если бы она меня пожелала.
И заплатила хорошую цену.
Энн сосредоточила взгляд на изгибе его нижней губы.