— Сколько раз?
— Столько, сколько позволит тело.
— Сколько желаете пальцев?
— Столько, сколько примет тело.
— Как глубоко мне в вас проникать?
— Насколько сможете.
Фиалковые глаза вспыхнули.
— Ваших грудей когда-нибудь касался мужчина?
— Нет. — Энн признавалась в этом с трудом. Мужчины охотились за состоянием ее родителей, но никогда не обращали внимания на нее как на женщину.
— Какой-нибудь мужчина ласкал вас языком?
Энн проглотила подступивший к горлу комок.
— Один раз.
— Вам понравилось?
Нет, ей не понравилось. Юнец, сорвавший поцелуй, признавался потом приятелям, что за Энн просто невозможно ухаживать. И только вконец отчаявшийся подцепить богатую невесту бедняга способен положить глаз на такую несмышленую телку.
Женщина смотрела на бахрому трепетавших перед ней ресниц. Они казались черными, как уголь, и невероятно длинными.
— Он меня чуть не задушил, а потом насмехался надо мной, — с трудом выдавила она.
— Я не стану вас душить, шери. И насмехаться тоже не стану.
Майкл отступил назад и снял жилет. Энн замерла и только смотрела во все глаза. Его черные ресницы скрывали возбужденный блеск глаз, рука потянулась развязать узел белого галстука. Энн мучительно захотелось, чтобы он поцеловал ее, и Майкл, вероятно, об этом догадывался. Женщину охватила безрассудная отвага.
— А что же вы предпримете, месье?
— Во время поцелуя буду посасывать ваш язык. — Его руки опустились, на пол упал галстук, зато черные ресницы взлетели вверх. — После того как я вас раздену, я поцелую ваши груди. А когда вы останетесь совершенно нагой, — он отстегнул от белоснежной манжеты золотую запонку, — примусь целовать ваш клитор.
У Энн перехватило дыхание. Майкл отстегнул вторую запонку.
— Вы знаете, где расположен ваш клитор, мадемуазель?
Женщина изо всех сил старалась не отводить взгляда от его лица и не смотреть на темные волосы во все расширяющемся вырезе рубашки;
Восемнадцать лет назад, возвратившись из Лондона в Дувр, она стянула медицинские записки у домашнего врача своих родителей. И в них нашла упоминание об интересующих ее частях тела. Но в записках ничего не говорилось о том, что с этими частями женского тела делает мужчина.
Энн так и не узнала, чего мужчины требуют от женщин.
Майкл положил золотые запонки в карман брюк, и этот жест приковал ее взгляд к припухлости под его брюками.
— Я уверена, что испытаю оргазм. И надеюсь, не один. Вы ведь недаром получили свое прозвище, месье. Это благодаря вашему умению лизать и посасывать женщину?
— И всему прочему, — загадочно ответил Майкл. Скрестив руки, он ухватился за рубашку и снял ее через голову.
Сердце Энн гулко забилось о ребра. Шея и руки Майкла были исполосованы шрамами, но тело оставалось совершенно чистым. Кожа смуглая, волосы на груди черные, мускулы рельефные. Голова неожиданно вынырнула на свет, и рубашка присоединилась к груде одежды на полу.
Майкл понимал, какой произвел на нее эффект — в этом она ничуть не отличалась от других покупавших его услуги женщин.
— Вы достаточно возбуждены, месье?
— Да. — На первый взгляд его как будто не поразила е неожиданная смелость. — Достаточно.
Горячая влага уже струилась меж ее бедер.
— Вы всегда возбуждаетесь, когда… бываете с женщиной?
— Да, — просто ответил Майкл.
— Я хочу вас видеть.
— Тогда снимите с меня брюки, мадемуазель. — Фиалковые глаза призывали коснуться и изучить то, за что она платила.
Ощутить все девять с половиной дюймов.
— Отлично, месье. — Энн шагнула вперед. Его тело излучало жар. Она решительно взялась за обшитые шелком пуговички на широком поясе. С каждой новой расстегнутой пуговицей открывался все больший покрытый черным волосом участок; темная стрела убегала к низу живота.